— Знаешь Энни, я уважаю тебя больше чем кого-либо, но сегодня я пьян, и мне, пожалуй, хватит смелости тебе открыто сказать: у нас с тобой ничего не было и не могло быть по одной простой причине — уже тогда я знал, что буду искать её. Это мой выбор, пойми ты, наконец! А поцеловал я тебя исключительно по причине задетого самолюбия — я всего лишь хотел убедиться в твоей искренности. Всё! Больше ничего не было! Забудь и не надейся понапрасну, устраивай свою жизнь с человеком, который тебе интересен, но это не я. Я никогда не буду твоим мужчиной просто потому, что ты не моя женщина!
— Ты действительно пьян, потерялся во времени и несёшь уже бред какой-то. Ну и ладно. Бог с тобой. Единственное, когда ты поймёшь, что не прав …
— Ты будешь первой, кому я позвоню, — с этими словами он целует её в лоб, а меня будто режут тупым ножом на мелкие кусочки от всего услышанного, а теперь ещё и увиденного.
— Алекс, у Джейкоба проблемы с работой, поможешь?
— Конечно, пусть завтра заедет ко мне, хотя нет, лучше послезавтра. Завтра мне определённо будет фигово и даже очень. Я, скорее всего, дома буду отлёживаться.
— Хорошо, спасибо тебе!
— Слушай, а деньги-то у вас есть?
— Да всё нормально…
— Ну, я так и знал. Сколько тебе повторять, глупо отказываться от помощи, когда есть кому её предложить. Ты же знаешь, что для меня это пустяк, чего молчишь-то? Ты единственная, кто отказался, из всех, кому я предложил, и скажи мне, разве это не глупо? А нет, вру! Есть ещё одна такая особа…о-о-очень гордая… она, пожалуй, даже переплюнула тебя. Вот скажи мне, Энни, будь ты моей женой, тоже отказывалась бы от карточек?
— Жена, это жена, Алекс. Конечно, я не стала бы отказываться от всего, что ты мог бы дать мне как муж…
— В финансовом плане для меня все равны, что жёны, что друзья, поэтому завтра я позвоню своему помощнику по поводу карточек для тебя. И не упирайся, давно пора было устранить это глупейшее недоразумение!
Я отхожу в сторону и опускаюсь на свободный диван — стоять долго уже очень тяжело с животом наперевес. Или просто в душе такая пустыня, что едва хватает сил сдержать слёзный дождь…
Сидя в машине по дороге домой, я думаю о том, что Кристен, пожалуй, права: нет иного выхода, кроме как смириться и относиться к ситуации проще. Женщины были в жизни Алекса, женщины будут в ней, и ничего с этим не поделаешь. До тех пор, пока его интерес ко мне не иссяк, пока впечатления от семейной жизни новы: ожидание ребёнка, рождение, его первые слова, шаги — мне беспокоиться не о чем.
А когда всё станет монотонным и однообразным — болезни, зубрёжка стихов и букв, занудное перекладывание игрушек с места на место и имитация увлечённой игры, рано или поздно ему станет тошно от скуки, а Алекс не из тех, кто будет блюсти верность ради проформы. Есть чувства и интерес — он, возможно, будет верен, как только всё это рассосётся, моя эра в его жизни будет окончена, а конкурентки уже сейчас потирают кровожадные лапки.
У меня так тоскливо, и так пакостно на душе…
Но даже несмотря на это моя ладонь привычно поглаживает буйные локоны спящего на моих коленях мужа, мысли выравниваются, берут более оптимистичный курс. Ночной Сиэтл проносится за мокрым автомобильным стеклом, а я спокойно решаю, что в ближайший год могу считать себя защищённой грядущим важным событием, а дальше уже буду думать по ситуации.
Спустя час мы дома, и напрасно я надеялась, что, проспавшись в машине, муж протрезвеет (ну или вернётся в своё нормальное состояние) — дома его развезло ещё больше.
Не успеваю я расслабиться и отойти от громыхающей клубной музыки, как Алекс лезет ко мне с поцелуями — о нашем отложенном разговоре он, похоже, и думать забыл. И я быстро соображаю: «Буду дурой, если упущу случай. Когда ж ещё этот трезвенник напьётся?».
Спрашиваю:
— Алекс, что там за история с твоей первой любовью в пятнадцать лет, расскажешь?
— Какая, к чёрту, любовь в пятнадцать лет, ты шутишь?
— Нет. Марк сказал, что ты держишь её в тайне. А мне расскажешь?
— Марк дурак, и ни черта не знает. Меньше слушай его — лучше будет для всех.
— Сейчас я хочу послушать тебя.
— Лера, — вдруг улыбается, — да, я пьяный! Но не идиот.
И я понимаю: он ничего не расскажет. Его тайны так ему важны, что даже в неконтролируемом состоянии они надёжно запечатаны.
Выхожу из душа, Алекс, полностью голый, ластится и мурлычет, и даже движения у него какие-то ненормально кошачьи, но главное не это, а то, что его сдержанность и деликатность унесло тайфуном, имя которому алкоголь (или наркота?!).
— Лера, Лерочка, я хочу тебя, я так хочу тебя, ну пожалуйста…
И дышит мне в ухо страстно и горячо. Я в тихом ужасе и не знаю, как быть, потому что всю неделю у меня ныл живот, и доктор прописал строгое воздержание. Алекс об этом знал и ни в коем случае не покушался на меня, и даже когда мне очень захотелось в одно прекрасное и на редкость солнечное утро, он категорически упёрся, защищая своего ещё не рождённого, но такого долгожданного ребёнка.