Муж

Вытираю салфеткой очередную струйку у него под носом, а у самой сердце просто надрывается от сожалений.

Внезапно ловлю его карий полный осуждения взгляд:

— Лер, зачем ты это сделала?

— Что сделала?

— Зачем подпоила меня?

— Я этого не делала.

— А кто?

— Марк!

— Ну допустим, но вы ведь с ним сговорились?

— Не совсем сговорились. Ты просто скрытный… очень, все рассказывали про первую любовь, а ты нет, я всего лишь у него спросила, что он об этом знает, а он ответил, что ничего, но сможет разговорить тебя.

— Ну и много ты вчера от меня узнала?

— Более чем.

— Понравилось?

— Что именно?

— Смотреть на дурного меня!

— Нет.

Мы молчим какое-то время. Потом он уже мягче спрашивает:

— Много я вчера наболтал?

— Много.

— Но всё не по теме, так ведь?

— Так.

— Запомни: о том, что тебя интересует, я не говорю ни пьяный, ни трезвый, никогда и ни с кем. Надеюсь, ты не захочешь больше проделывать со мной такой фокус, а то очень уж больно…

— Марк сказал, что пару лет назад ты делал это часто, едва ли не каждый день.

— Тогда мне это нравилось.

— Быть под кайфом?

— Боль.

От этого признания плохо становится и мне, и я вспыхиваю:

— Повторяю, я не имею отношения к инициативе Марка и не представляю, что за коктейль он тебе заказал. Кроме того, никто ведь не вливал его в тебя насильно, Алекс! Не ищи виноватых!

Он смотрит на меня как-то очень разочарованно. Что бы я ни говорила и как бы ни оправдывалась, карие глаза явно видят во мне предателя — именно это запечатлено в их постпохмельной разумности. Инициатива была не моя, необычные последствия приёма наркотика для Алекса мне не были известны, но защитить его я могла.

Могла, но не защитила — любопытство взяло верх.

Я это знала, Алекс это знал.

Глава 21. Родители

Oscar and the Wolf — Winter Breaks

Я родила пятнадцатого января — молниеносные роды.

Алекс был крепко удивлён тем, насколько быстро и легко я это сотворила. Впечатлённый, он заявил:

— Я всегда думал, что дети рождаются в муках!

— Ты даже не представляешь, как мне было больно! Каждые последующие роды быстрее и больнее, чтоб ты знал!

Он только улыбался и целовал меня. Что ещё он мог бы ответить? Мой муж был счастлив, и счастливее его в тот момент не было человека на Земле.

Тот миг, когда он впервые взял на руки своего новорожденного ребёнка, запечатлелся навсегда в моей памяти: у Алекса было такое лицо, будто на него снизошла небесная благодать. Никогда в жизни я ещё не видела, чтобы мужчины настолько сильно хотели детей и так боготворили их, и уже предвкушала, как он будет баловать свою родную дочь Лурдес, и как мы будем с ним из-за этого спорить.

А потом случилось нечто невообразимое — первое кормление. Невообразимое не для меня — для Алекса. Увидев, как я прикладываю дочь к груди, он буквально обомлел:

— Что ты делаешь?

— Собираюсь накормить ребёнка.

— Я думал, сейчас это делают только при помощи бутылок…

— Ты заблуждался. Из бутылок едят те дети, у чьих матерей нет молока.

— А у тебя есть?

— Конечно. И предостаточно.

Алекс смотрит на меня с искренним удивлением и недоверием, но в этот момент мне не до него — я налаживаю кормление не без переживаний, конечно, хоть и не в первый раз. И вот Лурдес, родившаяся совершено здоровой, крупной и от того неистово голодной, уже жадно сосёт, издавая чмокающие звуки.

Успокоившись, что процесс пошёл, я, наконец, вспоминаю о муже и… такого выражения лица я ещё у него не видела! Он потрясён и безмерно восхищён только что сделанным открытием: женская грудь предназначена вовсе не для мужских услад, а для вскармливания их чад!

С горящими глазами Алекс максимально приближается, буквально засунув своё лицо между мной и мордашкой Лурдес, и смотрит, смотрит долго и не отрываясь. Когда поднимает на меня глаза, я вижу в них восторг и сияние:

— Это самое красивое, что мне довелось видеть в жизни! — шепчет, буквально захлёбываясь эмоциями.

Ane Brun — Oh Love

С этого момента у него появилось ОСОБОЕ отношение к моей груди: он смотрел на неё иначе — с трепетом, он ласкал её иначе, когда мы занимались любовью — с большей нежностью, хотя её и до этого было хоть отбавляй. У меня даже появилось чувство, будто я ношу за пазухой нечто вроде церковного алтаря: ни одно кормление Лурдес не обходилось без прихожан, если только «папочка» был дома, конечно. Ему не надоело наблюдать за этим до самого конца — пока Лурдес не исполнился год, и я не отлучила её от груди, чему мой муж очень противился, доказывая, что кормление до двух лет рекомендовано ВОЗ, и что я лишаю Лурдес многих и многих природных бонусов. Однако я была непоколебима: все мои дети едят меня до года, и точка. Лурдес не исключение.