Мужчина без чести (СИ)

И все же кое-что он сделать может. Кое-что, чтобы стало легче дышать и поутихли слезы. Как можно крепче прижимает к себе жену, отказываясь отпускать её. Прижимает к себе, умоляет и плачет. А как по-другому не знает.

- Не бросай меня… я скоро умру, наверное, и тогда уйдешь… тогда… а сейчас, пожалуйста, ну пожалуйста, не бросай меня, - всерьез опасается того, что все это – очередной сон. Он отпустил Беллу сегодня днем. Он позволил ей идти или убегать – как хочешь называй – куда подальше. Позволил не смотреть на это жалкое зрелище, в какое превратился, позволил не менять больше мокрые простыни и не разъезжать на скорой помощи в четыре утра до больницы и обратно. Избавил от крови на одеяле и смущения за поведение мужа перед доктором. Дал зеленый свет для того, кто правда хочет сейчас ребенка… кто, как и она, будет ему несказанно, до оторопи рад. Того, кого он будет громко и радостно называть «папа»… к кому будет бежать, кого целовать и с кем… с кем вешать на елку верхушку-«звездочку».

А теперь все это забирает? А теперь пытается отговорить? Но решение ведь принято! Решение наверняка не в его пользу! Так почему же Белла все ещё здесь?

- Никаких смертей, - недовольно бормочет она, убирая с его лба мокрые волосы, - ничего подобного, Эдвард. Мы просто останемся вместе. Без жертв.

Проскользнувшая в её голосе уверенность его озадачивает, но, стоит признать, малость утешает. Убеждает, что ещё не все и не до конца потеряно.

- Но я не могу так жить… - с горечью признается мужчина, сглотнув комок рыданий.

- Это пройдет. Это кризис, он бывает. Он бывает, и никто не застрахован… мы справимся.

- Ты не знаешь…

- Я узнаю все, что ты захочешь мне рассказать. Я уже говорила, что хочу, чтобы ты мне верил. И ещё раз говорю: верь мне, Эдвард. Я люблю тебя. Я никому и никогда тебя не отдам, что бы ты не сделал.

- Ты на меня не посмотришь!

Вздохнув, Белла обвивает левую половину его лица пальцами, приподнимая. Заставляет посмотреть прямо в свои глаза. Прямо внутрь карих омутов, искрящихся лишь состраданием. В них нет на него ни обиды, ни боли. Она простила?..

- Я смотрю, видишь, - убеждает, ласково проведя подушечкой большого пальца по скуле.

- Сейчас.

- И всегда. Я всегда только на тебя смотрю, - розоватые губы, отдающие фиолетово-багровым оттенком в темноте гостиной – на том диване, где он опять спал, - изгибаются в улыбке. Улыбке для него.

- Ты должна бояться…

- Я больше ничего не боюсь, - заверяет девушка, и теперь в голосе-таки проскальзывает ненужная и пугающая нотка. Болезненная.

И впервые в мужчине вспыхивает крохотной искоркой желание… согласиться. Как бы ужасно и невероятно это ни звучало.

Сумасшедшая ночь.

C большой неохотой он, кое-как переступив через себя, отстраняется от жены, медленно, но все же садясь рядом. Простыни сминаются, но хотя бы тот факт, что они сухие, утешает и о многом говорит.

Белла выпрямляется на своем месте следом. Смотрит на него с заботой, в руках держит его руки, не отпуская. Поглаживает их большими пальцами. На тесном диванчике мало места, а потому сидят они друг напротив друга и рядом. Всегда рядом, как обещали.

Эдвард видит, что жена если и проспала какую-то часть ночи, то точно давнюю. Под её глазами круги, кожа совсем белая, парочку венок проглядывает возле висков, а устроившиеся на немного впавших за последние дни щеках тени только пугают. Ему не хочется есть, даже больше – ненавидится. А ей?.. Разве при беременности здоровое питание – или хотя бы вообще питание – не главное правило?

И тут приходит ответ: ест, но токсикоз забирает все себе.

- Попробуй, - мягко шепчет Белла, выдавливая робкую улыбку, отвлекая его, - тебе станет легче, если попробуешь.

В её словах есть смысл и правда. Было бы так же легко принять решение…

- Это не то, что ты думаешь…

- Я ничего не думаю, Эдвард, - она пододвигается ближе. На тесном диванчике – и ещё ближе. Теперь их колени упираются друг в друга. Теперь руки, соединенные вместе, лежат друг на друге, - я хочу просто услышать правду от тебя. И помочь всем, чем только смогу.

- Не сможешь…

- Попробуй, - ещё раз повторяет девушка, ободряюще погладив его по плечу, - я слушаю, я с тобой.

Преступное желание образуется внутри. Преступное хотя бы потому, что не стоит никого посвящать в это дерьмо. Преступное, потому что Белла не заслуживает искупаться во всей той грязи, которую, думает, так жаждет. Это создание сделало для него в жизни больше хорошего, чем кто-либо другой. Оно бескорыстно и сильно – кажется, даже сильнее Эсми, хотя она одна из немногих, кто одаривал его подобным чувством без сокрытия, – любила его все эти годы. Неужели награда за это настолько ужасна? Неужели не предусмотрено чего-то более приятного, более легкого и нужного?

Но тут же возникает и другой вопрос: за столько времени был ли он в состоянии верить кому-то больше, чем Белле? Доверять кому-то больше? Есть ли вообще, кроме неё, на этом свете человек, которому он едва ли не с радостью даст в руки заточенный каленый нож, а сам, будто бы завидев диковинную птичку, повернется спиной?