Мужчина и Женщина

Разве можно на меня сердиться? Вовсе нет! Какой может быть с меня спрос: живу-то в условиях совершенно противоестественных, не холю тебя, не лелею. Это что нормальные условия для жизни? Это то же самое, если кого водоплавающего — на сушу выбросить, летающего — к какому-нибудь кроту-барсуку в норку подсадить? Я ж тебя люблю. И ты мое солнышко. И еще свет в окошке. И еще на тебе сошелся клином белый свет. И еще — что там еще было?

Все-таки верю, что тебе — ив твоих человеческих заботах, и во взаимоотношениях не со всем человечеством, а с конкретными близкими, капелька моей теплоты была бы вовсе не лишняя, даже — нужная. И я — из того, недополученного. Я-не тот человек, который способен поразить твое воображение, сразу потянуть к себе (как это было у меня — с тобой). Зато у меня есть другое достоинство: я люблю тебя. И поэтому я тебе нужна. И я для тебя — человек послушный и управляемый. Ты можешь повернуть меня в любую сторону (только не от себя!) — и это не постыдная покорность, это счастливейшая потребность — полностью подчиняться тебе.

Боже мой, какое это счастье, что у меня есть эта пленка! Когда я тебя слушаю, твой взаправдашний голос — умираю же совсем от этого блаженства, ужасно хочется обцеловать магнитофон, эту коробочку, в которой — твой голос. Я люблю тебя. И фото есть!

Я все-таки, наверное, не очень долго еще продержусь, это невозможно жить с такой любовью — заталкивать ее назад, в себя — рукой, двумя. Ноу меня, кажется, кончаются силы. Ничего я не могу делать, ничем не могу заниматься. Только тобой. Даже не надо глаза закрывать — чуть сосредоточиться, совсем небольшое усилие — чуть резкость поправить — и такой ты настоящий, такой ты — не с фотографии — взаправдашний — рядом! Господи, да материализуйся же у меня в доме!

Нет, я не права: у меня нет чего-то конкретного, где я хотела бы с тобой быть. Какая разница: ведь если ты со мной, «где» может быть чем угодно: и горы, и пещеры, и пустыня, и тайга, и никого, и многолюдье (рядом с тобой я других разве замечу!). Нет, одно, пожалуй, условие: чтоб не было очень-то красивых женщин рядом.

Я тебя, естественно, как-то не могу представить — ничего не делающим (так же не могу представить, что мне — самой! — можно добровольно от тебя отойти, отказаться). Поэтому вот так бы хотела: чтоб и дело делалось, и мне можно было с тобой рядом быть.

Собственно, и это — утешительный фактор: живем на одном с тобой континенте. Было бы хуже, если бы я — здесь, а ты где-нибудь в Австралии. Жутко повезло! Да же?

Кажется, я уже забыла, что представляла собой до тебя, столько во мне определено тобою — без прямых твоих «указаний». Все во мне и все вне меня: и снег, и ветер, и солнце, и общественный транспорт, и любая мелочь, воспринимаются через тебя.

Тут — разрушение возможно, пожалуй, лишь на химическом уровне: растворить меня самое, разрушить мое соединение атомов.

А я ведь живу-то с настроем на долгую, длинную дистанцию, и впереди-то видится еще не менее пяти десятков лет.

Егор, ты не объяснишь мне, почему у людей по графику биоритмов иногда бывает разум в минусе, а эмоции — в плюсе, а у меня — только так, без всякой смены? Чего мой-то организм никаких графиков не соблюдает?! Я всегда люблю тебя, и чувствую это — обостренно, и никакого притупления! А что касается разума — всего-то секундная вспышка и все в одном направлении — ослепительно сжигающе: я люблю тебя.

Я не знаю, что болезнь, что норма, попробуй тут разберись. Если я любящая тебя, — больная, — то так не бывает, в любом больном организме есть хоть крохотный островочек — здоровый. У меня нет. Тогда я не заболевший, а сама болезнь, какая-то персонификация болезни. Как у этого, у Шефнера — в «Лачуге должника»: бегали там такие… зверики, жуткие типы. Ну, а если мое состояние — здоровое состояние?..

Знаешь, вот приснилось такое: мороз, холодища — и посреди степи какое-то пристанище. И это не доходит, и — настежь окна, дверь — а вдруг долетит? Метель, мороз, а я — топлю, она, печь, горит, и все — настежь, в степь, во поле чистое. Ну, опять же. Сизиф этот — камушек на горку закатывал. Боже мой, сколько времени минуло, а Сизифы — не переводятся, все тащим эти камни, вкатываем!.. Во мне сосуществуют «три любви» к тебе: хочу помочь тебе, изнываю без тебя, тревожусь за тебя! А рядом — вечное, постоянное: как это ни смешно, ответственность, и — ни на секунду не усомнившаяся — готовность загородить собой, защитить, поддержать — это материнское. И еще: таким своим, разным, таким близким, наверное, может ощущать, воспринимать человека только жена. А чувствовать его богоданной защитой — только дочь. Вот такая я у тебя и есть одна в трех лицах. Яженщина. Твоя женщина.