Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Признаюсь, когда прочёл об этом, сначала покоробило, «примерный» мужчина то ли безнадёжно глуп, то ли просто лицемерит, потом его рассуждения стали забавлять, потом пришло настоящее злорадство и, наконец, своеобразный катарсис, как освобождение и от того, что коробило, вызывало злорадство.

Этот случай описан в «Домострое» Ксенофонта[383], а сенсационное разоблачение приведено в книге «Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху» Пьера Брюле[384].

Итак, Сократ Ксенофонта

…от дерзкого и весёлого Сократа здесь не осталось и следа, только унылый моралист…

рассказывает о своей встрече с неким Исхомахом, который представлен, так: «великое имя «прекрасный и хороший».

Суть того, что говорит Исхомах, проста до примитивности. Мне хочется цитировать и цитировать, но ограничусь только несколькими короткими отрывками:

«– Исхомах:

когда она

…местоимение заменяет имя жены…

пришла ко мне, ей не было ещё и пятнадцати лет, а до этого она жила под строгим присмотром, чтобы возможно меньше видеть, меньше слышать, меньше говорить

…как говорится, без комментариев, имеющий уши, да услышит…

– Жена:

нет, роль главы принадлежит скорее тебе, чем мне: я удивилась бы, если бы это было не так. Хранение и распределение мною того, что находится в доме, казалось бы, думаю, смешным, если бы ты не стал заботиться о внесении в дом чего-нибудь снаружи.

– Исхомах:

так вот, жена, если ты не любишь этого беспорядка, а хочешь уметь хозяйничать аккуратно, брать без затруднения вещи, нужные для употребления, и доставлять мне удовольствие, подавая, (!) что я спрошу, то отыщем место, подходящее для каждого рода предметов.»

Можно, пожалуй, не продолжать, поскольку Исхомах говорит настолько же обстоятельно, насколько нудно. Суть же одна и та же, этого она не знала, я научил, того она не знала, я научил, и всё в этом же роде.

А наша нимфа только просит своего господина и благодетеля, чтобы он научил её тому-то и тому-то, тому-то и тому-то. Полная идиллия.

Обращу только внимание на одно прелюбопытное место, поскольку этой темы придётся коснуться в последующем разговоре об Аспазии.

Исхомах однажды обнаружил, что жена сильно набелена, сильно нарумянена, и что на ней башмаки на высокой подошве. Исхомах наставляет жену на путь истины очень рассудительно и убедительно. Разве жена хочет, чтобы он, Исхомах, хвастался тем, чего у него нет, или, чтобы он демонстрировал своё тело, не таким как оно есть, а, например, наложивши сурик под глазами

…наверно, Исхомах красавец, на зависть остальным афинским мужчинам, не боится предстать перед женой во всей своей красе…

Жена, разумеется, соглашается, и больше не прибегает к косметике.

Удивительно, что «Домострой» Ксенофонта не стал до сих настольной книгой для некоторых наших мужчин. Да и тех женщин, которые остаются питательной средой для всех «домостроев» от древности до наших дней.

Теперь о «сюрпризе» или, о сенсационном разоблачении Пьера Брюле.

Он рассказывает историю о том, как некто женился на дочери некоей женщины, прожил с ней менее одного года, забрал к себе её мать, и жил вместе с матерью и дочерью, как с жёнами. Дочь пыталась повеситься, ей помешали, она бежала, вернулась, теперь мать её прогнала.

Мать родила сына, отец сначала не признал его, но позже вновь «возобновил связь с этой старухой, бесстыднейшей из женщин» и признал сына.

Понимаю, читать это противно, смаковать безнравственно, но бывают случаи, когда лучше не отворачиваться.

Так вот, как нам разъясняет Пьер Брюле, наш герой

…Калий, если кому-то интересно это имя…

женился на дочери Исхомаха, следовательно – вы ничего не поняли – следовательно, мать дочери, известная нам нимфа, которую так усердно и успешно воспитывал Исхомах, и с таким умилением рассказывал Сократ в изложении Ксенофонта.

Такой вот красивый итог воспитания. И как можно не злорадствовать по поводу Исхомахов всех мастей, у всех народов, во все времена…

…предварительные итоги «брака по-древнегречески»…

Относительный ответ по поводу «брака по-древнегречески» и его «не слишком человеческой» сути, даёт С. Аверинцев.[385]

По мнению С. Аверинцева, древний грек классической эпохи стремился оставить потомство не столько как человек мира, сколько как представитель гражданской общины. Этим объясняется многое, в том числе однополая извращённая любовь, не приводящая к потомству. Только в христианстве, благодаря обетованию Бога, «одомашнивается» мир, который становится своим для каждого человека, самого заброшенного и забытого. Это сказывается на отношении к семье, в которой узы брака, рождение детей, и многое другое, обретает особый смысл доверительности, интимности, «чревности»

…кажется, только С. Аверинцев использует это слово в значении самого потаённого, самого интимного, самого духовного и, одновременно, самого физиологичного в человеке…

Дом, независимо от достатка, одухотворяется, «одомашнивается».