Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Вдруг вспоминаю, что никогда не был на её лекциях в инженерно-строительном институте, где она преподавала многие годы. Но уверен, что это были прекрасные лекции. И не только потому, что она очень любила архитектуру и могла часами увлеченно говорить на архитектурные темы, была очень эрудированна. И даже не потому, что она была ответственный человек, не представляющий, как можно появляться перед студентами неподготовленным. Просто я уверен, зная её долгие годы, что она учила студентов ещё и чему-то другому – человеческому измерению в архитектуре, достоинству, любви к прекрасному.

Человек соткан из противоречий. Именно потому что я не умею рисовать и никогда ничего не строил, я очень люблю архитектуру и могу часами крутиться вокруг какого-нибудь архитектурного шедевра, в сотый раз в жизни по-детски поражаясь, что это построено людьми. Архитекторы для меня почти небожители и мне всегда неловко общаться с ними на архитектурные темы. Для меня, провинциала, поздно попавшего в Баку и так и не приспособившегося к этой культурной среде, Либерта была её существенной частью, по которой можно было сверять свои художественные ощущения, особенно в архитектуре.

Она восхищённо рассказывала о конструктивистах, работавших в Баку в начале 20-х годов прошлого века. От неё я, кажется впервые, услышал о кружке Худу Мамедова, который неистово искал тогда корни тюркской культуры.

Однажды исчез старый бакинский Парапет и на его месте появилась обновленная площадь фонтанов. Я, как и многие бакинцы, негодовал и находил в этом новом пространстве тысячу неудобств. Когда город где ты прожил почти всю жизнь, теряет свои знакомые очертания – это всегда тревожно. Либерта спокойно объяснила мне, что это хорошо, что это то самое новое, без чего мир застывает в привычных формах. Разве что фонтаны на площади казались ей громоздкими. (Я слышал от Рагима Сейфуллаева, автора проекта, что такими же они кажутся и ему. Но игра была уже сыграна вне воли архитектора.) Как бы то ни было, прошли годы, и выяснилось, что после строительства Монолита, памятника Низами, нескольких городских ансамблей, это было, пожалуй, последнее архитектурное событие столицы, если иметь ввиду правильные решения. Площадь стала обжитой, архитектор и правда добился своего. Появился какой-то «холл» города (метафора самого архитектора), где можно встретить знакомых, а весной присесть на бордюр фонтана и любоваться парадом красоты и молодости. Пространство было полностью освоено.

Либерта была мудрая, понимающая. Как-то мы говорили с ней о наших архитектурных классиках. Об Усейнове, Дадашове и прочих корифеях азербайджанской советской архитектуры она говорила с пиететом, который тогда удивил меня. Только что появились книги о Райте, Корбюзье, Гауди, пророках архитектуры. Студенчество (даже не архитекторы!) зачитывались ими. Казалось, что архитектура вот-вот революционно переменит мир, а то, что делалось тогда у нас, выглядело обочиной мировой архитектуры. Но эта консервативность, подчеркнутая неброскость и создавала, видимо, образ столицы, за который мы так отчаянно цепляемся теперь. Они обращались с городом как с каноном, который нельзя ломать бесцеремонно и резко. Замечательно, что дома, построенные этой плеядой архитекторов, пока остались неприкосновенными. Построенные недавно, они, к счастью, еще крепкие и надежные, но если строительство в городе будет идти в таком же темпе – они следующие в очереди.

Говорят, что архитектура – застывшая музыка. Действительно, какой-нибудь величественный храм или мечеть или жилой дом, перед которым ты оказался, и в самом деле, могут быть похожи на свёрнутую в камень симфонию или сонату, которую можно снова развернуть до отчётливого звука. Есть своя мелодия, тон, музыкальный ритм и у городов. К этой музыке быстро привыкаешь. Нет, даже не привыкаешь, она уходит в другие «невидимые» звуковые частоты – в ультразвук, инфразвук. Не видишь, не осязаешь, но чувствуешь… Мы ведь каждый день пересекаем наши улицы, площади и не может быть, чтобы старые и новые здания не оставляли след в нашей душе.

Сегодняшняя архитектурная какофония где-то там в глубине души, невидимо аккумулирует раздражение. Никогда не умел играть на рояле, но отчетливо помню детское удовольствие: нажмешь на все басовые ноты одновременно, и воздух долго дрожит от этого дисгармоничного гула. Этот невидимый гул сотрясает сегодня город. Либерта вволю поиронизировала бы над этой настырностью нуворишей и слабостью общества. Я бы добавил сюда еще одну деталь. Говорят, что в новых высотках стали приобретать квартиры азербайджанцы, которые встали на ноги в России. Они вернулись в столицу победителями. Они селятся где-нибудь на 20 этаже в новых просторных апартаментах, и глядя на город думают, ну, вот мы тебя и покорили. Но Баку подними уже совсем иной. Это не тот город, которому они хотели доказать себя. Либерта улыбнулась бы…