Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Можно допустить, В. Набокову[570] льстило, что именно Кубрик взялся экранизировать его «Лолиту»[571]. Для самого Набокова «Лолита», возможно, была самым любимым его произведением. Не случайно, он сам перевёл «Лолиту» с языка оригинала – английского – на русский. Набоков не желал, чтобы его собственная книга оказалась неверно переведённой, поэтому фактически написал роман во второй раз. Болезненное отношение к собственному тексту проявилось и в том, что Набоков сам написал сценарий «Лолиты» для фильма. Осознавая, что экранизация романа во всех случаях является риском, он не ограничился сценарием, а принимал непосредственное участие в кастинге, даже одобрил предложенную Кубриком кандидатуру актрисы на роль Лолиты.

Но, в конечном счёте, Набоков фильм не принял. Писатель был озабочен тем, что действие книги переносится в реальный мир, он же считал персонаж Лолиты вымыслом. Набоков, сохраняет жёсткую дистанцию по отношению к своему невротичному герою, Кубрик же видит Гумберта совершенно нормальным, на его взгляд, он из тех аутсайдеров, которые своим «аутсайдерством» бросают вызов обществу. Почти как Тарковский с романом Лема, Кубрик изменил саму суть романа Набокова.

Стивен Кинг[572], по роману которого Кубрик снял фильм «Сияние», принимал участие в кастинге актёров (безуспешно), но, в конечном счёте, не принял фильм из-за изменений в сюжете. Невзирая на мнение Кинга, согласно опросу известного киноведческого британского журнала Sight & Sound[573], проведённому среди кинокритиков и режиссёров, «Сияние» признано одной из величайших картин в истории кино.

…хронотоп[574] повести Артура Шницлера[575] «Новелла о снах»

Как и в иных случаях, нам остаётся неведомым, чем привлекла Кубрика повесть Артура Шницлера «Новелла о снах», по которой он снял фильм «С широко закрытыми глазами». Мы можем только представить круг идей, которые стояли за творчеством Шницлера, и предположить (пофантазировать) как преломились эти идеи в фильме Кубрика.

Признаюсь, не читал ни одного произведения Артура Шницлера, скорее всего уже не прочту. Времени остаётся всё меньше и меньше, список книг, которые хотелось бы прочитать, не уменьшается. Но хронотоп жизни и судьбы Шницлера настолько примечателен, что его невозможно игнорировать. Именно хронотоп, спрягающий время и пространство, как нераздельные и неразделимые. Позволю себе только одно уточнение. Хронологическое время не совпадает со временем историческим, поэтому под хроносом, следует понимать не время вообще, а историческое время, историохронотопос.

Шницлер родился в Вене, в обеспеченной еврейской семье. Окончил медицинский факультет Венского университета, в течение нескольких лет практиковал в качестве психоаналитика. Был близко знаком с 3. Фрейдом[576] и его психоаналитическими теориями, Фрейд даже признавал Шницлера своим «двойником» в области художественной литературы.

В 1880-х гг. Шницлер познакомился с Теодором Герцлем[577] и его сионистским учением, которое принял только частично. Шницлер полагал, что антисемитизм, непременный аспект существования евреев как национального меньшинства в любой стране. При этом, по его мнению, каждый еврей должен сам, на экзистенциальном уровне, преодолеть комплексы самоотчуждения, и определить способы своей национальной идентификации.

…еврейская тема

Еврейская тема вошла в мои тексты неожиданно для меня самого. Сначала Сабина Шпильрейн[578], потом Фрейд Кубрик, Шницлер, Роберт Кон из «Фиесты»[579]. Не будем на этом зацикливаться. Скажу только, что масонские[580] идеи, как и любые конспирологические идеи, считаю наивными и беспомощными, антисемитизм вызывает во мне активное неприятие. А в остальном, та же Сабина Шпильрейн, которой так и не удалось реализовать новый символ семитско-арийского единства, завещала нам помнить, что она «однажды была человеком», и, следовательно, только в этом качестве о ней следует говорить как о враче, учёном, еврейке, жене, женщине…

…Вена на рубеже веков

Вернёмся к хронотопу Вены на рубеже XIX и XX веков.

Сверхплотная культурная «звезда», расширившаяся до культурной галактики всемирного значения. По мнению Ф. Геббеля[581], Австрия становится «маленьким мирком, где ставит мир большой свой опыт». Жан-Франсуа Лиотар[582] считал, что австрийская культура начала XX века взяла на себя «погребальный труд» развенчания и легитимизации господствующих научных и эстетических представлений – «метарассказов» XIX столетия.

Вена этого времени сопоставима с Парижем, возможно, более богемным, более «праздником, который всегда с тобой»[583]. Предположу, что Вена была более углублённой, меньше «праздника», больше внутренней медитации.

Просто перечислю некоторые имена, которые говорят сами за себя.

Зигмунд Фрейд и Венское психоаналитическое общество[584].

Арнольд Шёнберг[585] и нововенская музыкальная школа[586].