Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Ты был крошечный, ты был у неё в руках. Когда она бросилась за арбой, я бросился за ней. И вовремя. Когда она садилась в эту арбу, ты чуть не вывалился у неё из рук. Хорошо, что я вовремя подоспел. Успел выхватить тебя. Иначе твой череп раскололся бы пополам, сын мой, иначе тебя давно бы не было на свете, давно бы тебя черви съели.

А теперь пошевили мозгами, сын мой, подумай, сравни, как поступил я, и как поступила она, твоя мать. Она даже краешком глаза не взглянула в твою сторону. Только закричала и побежала за своим «джанаваром».

И вот в чём признаюсь тебе.

Ты знаешь, почему я по ночам плачу? Ноги болят, это правда.

Но ещё потому, что каждую ночь вижу её во сне. Стоит мне закрыть глаза, как вижу её. Вижу её девочкой, голодной, босой. Худенькой. Вижу, как она бежит, бежит, спотыкается, падает, ползёт, плачет, стонет. Что это за страшное место, не соображу. Там снег, там лёд там мороз.

Сибирь? Бог мой, не Сибирь, много хуже, страшнее.

Кто знает, Может быть, сейчас она смеётся. Смеётся надо мной. Знает ведь, что сейчас в эту минуту, я плачу по ней. Потому что знает, не мужчина я, сердце у меня слабое.

Эта Советская власть, скажу тебе, на многое способна, она из человека всё что угодно может сделать, она из пастуха может сделать учёного, из батрака наркома. Только и она не способна сделать мужчиной того, кто не мужчина. Мужчиной следует родиться, сын мой, мужчина должен быть у человека в крови.

Только я смогу сделать тебя мужчиной, смогу сделать тебя человеком. За счёт этого топора, этого молотка, этого камня. Только наноси удар топором, сильно, мощно, как палач!

Вот-вот, вот так!..»

Нет необходимости особо комментировать рассказ дяди. Только запомним, только включим в наш длинный ряд любовных треугольников, ещё один, из азербайджанского села.

Двое мужчин и женщина. Два брата и женщина, жена одного из братьев.

Один из братьев настоящий мужчина, «джанавар». Тот, кто был мужем женщины.

Женщина – настоящая женщина, а значит больше чем опора дома, больше чем мать.

Женщина, которую отмечает провидение, и что здесь можно добавить. Ничего вразумительного.

Другой из братьев, который рассказывает эту историю, признаётся, что он не мужчина, имея в виду, что он не «джанавар».

Признаётся, не стыдиться признаться, но мы не будем слишком строги.

Ведь признал женщину женщиной, ведь прислуживал ей, прислуживал самоотверженно, бескорыстно, рыцарски.

Ведь признаётся, что каждую ночь видит её во сне, видит, что ей плохо, что ей холодно, что она спотыкается, падает, видит во сне, хочет помочь, страдает от того, что помочь не может.

Не согласимся с этим братом.

Пусть он не «джанавар», пусть не может не стыдиться, дерева, ветра, дождя, боли в животе, многого другого. Есть в нём что-то другое, не менее важное для настоящего мужчины. Даже то, что сердце у него «слабое», как посмотреть, недостаток это или достоинство?

Кто знает, может быть, рыцарь, который служит Прекрасной даме, служит совершенно бескорыстно, без намёка на «джанаварство», и в поступках, и в скрытых желаниях, и есть настоящий мужчина.

История мясника Газанфара, цирюльника Абиля, и его жены…

Эта вставная новелла не имеет прямого отношения к Муслиму, к его родителям, к его дяде, но она имеет прямое отношение к тому, что не только в этой повести, но и во всех трёх повестях, можно назвать «разговоры о мужчине и женщине» («kişi-qadın söhbətləri»).

В повести «Камень» несколько любовных треугольников.

Об одном мы говорили чуть выше, дядя Муслима, его брат, его жена. Любовный треугольник, в котором нет драматизма.

О другом любовном треугольнике, связанном с самим Муслимом, мы коснёмся чуть позже. Но и в нём многое окажется подспудным, только один раз женщина закричит, чтобы замолкнуть навсегда.

История мясника Газанфара, цирюльника Абиля и его жены, более кровавая. Буквально кровавая, проливается кровь. Можно сказать, брутальная история.

Цирюльник Абиль точил, точил свою бритву, а потом перерезал горло (чьё горло? об этом в своё время). Ружьё в первом акте висело на стене[941], в последнем выстрелило.

Хотя и здесь многое остаётся подспудным, мужчины отношений не выясняют, да и о женщине мы мало что знаем. Зато отчётливо представляем зрителей этой драмы. Это не просто зрители, они обвинители и судьи в одном лице (в адвокатах они не нуждаются).

Они выносят окончательный вердикт. Они зримы, даже когда их нет рядом.

Это древнегреческий хор[942], от которого многое (почти всё) зависит. Без их участия драма троих развивалась бы иначе, трудно сказать более кроваво или более мирно, но по-другому.

Этот незримый и зримый хор, выступает от имени предков («dədə-baba qaydaları»), а это аргумент неоспоримый.

И ещё одного вопроса хотелось бы коснуться, в связи с историей мясника Газанфара, цирюльника Абиля, и его жены.