Кто-то сказал, другие подхватили как приговор: «вторично». Как будто не вторичен Шекспир, как будто не вторичны многие писатели, художники, режиссёры. Другой вопрос, что у кого-то есть предмыслие, предчувствие, они рвутся наружу пригвождают к столу к мольберту становятся судьбой художника, другие упиваются собственной персоной, между другими удовольствиями жизни могут и искусством побаловаться, и вполне пристойно может у них получиться.
Другой вопрос, что Шекспир остаётся Шекспиром, даже когда не стесняется заимствовать у других, темы, мотивы, образы, а эпигоны остаются эпигонами, копиистами, имитаторами, даже когда пытаются никого не повторять.
Все эти рассуждения нужны, чтобы напомнить о мощном художественном направлении в искусстве слова, который связан с латиноамериканской прозой[943]
…для меня, прежде всего, с именами Габриэля Гарсиа Маркеса[944]
и Марио Варгаса Льосы[945]…Эта мощная художественная волна, преобразовала в себе произведения фольклора, которые, на мой взгляд, не бывают аутентичными, а живут в культуре только преображёнными. Эта мощная художественная волна, вобрала в себя преображённые сказки из «Книги тысячи и одной ночи»[946]
, и открыла новых рассказчиков пряных «историй», таких как Орхан Памук (как пример: «Меня зовут Красный»[947]) и Салман Рушди (как пример: «Гарун и море историй»[948]).Эта художественная волна, накатываясь на различные страны и культуры, дала жизнь нашей истории о мяснике Газанфаре, цирюльнике Абиле и его жене. И речь должна идти не о вторичности художественного текста, а о понимании того, что микрокосм азербайджанского села, и, шире, азербайджанский микрокосм, репрезентативен для мировой культуры. Хотя при этом я не закрываю глаза на то, что нередко страх пред сложностью и непредсказуемостью жизни, может выдаваться (и нередко выдаётся у нас) за какие-то особенные национальные ценности. Азербайджанское «xof» (страх), хорошо передаёт этот панический ужас, когда так и хочется немедленно зарыться в какую-нибудь нору.
А потом, чуть отойдя в сторону, принять героическую позу.
«История эта начинается с запахов.
Девушки села вырастали, и каждая из них из сотен запахов своего тела обретала свой единственный собственный запах. Многое менялось, когда они выходили замуж. Когда дочь Али становилась женой Вели, и случайно проходила мимо стайки молодых девушек, все они не могли не обнаружить, что от неё несёт запахом вареной репы. И ещё все обнаруживали, что к запаху вареной репы, которым несло от дочери Али, которая стала женой Вели, примешивается запах её мужа.
От жены цирюльника Абиля несло запахом лука, но к этому запаху примешивался запах мясника Газанфара. От мясника Газанфара несло запахом лука, но к этому запаху примешивался запах жены цирюльника Абиля.
Каждый раз, когда цирюльник Абиль брил голову мясника Газанфара, этот запах лука смешивался с дыханием Абиля, проникал ему в самое сердце, раскалывал его голову.
У мясника Газанфара была кошка, красивая кошка. Шерсть у неё была белая, мягкая. Она сама забиралась к тебе на колени, руки начинали гладить мягкую шёрстку, глаза сами по себе закрывались, невольно, от удовольствия, начинал целовать кошку, тискать её всё сильнее и сильнее. Кошка от боли взвизгивала, выскакивала из рук, оцарапав, убегала.
Жена цирюльника Абиля была похожа на кошку. И не на любую кошку, а на кошку мясника Газанфара.
По мнению цирюльника Абиля в этом селе у каждой головы была своя цена, у одной пяток яиц, у другой кусок сахара, у третьей кулёчек с рисом…
По такому расчёту самой дорогой в этом селе была голова мясника Газанфара.
От мясника Газанфара всегда пахло кровью, пахло падалью. Это запах пропитывал нос, рот, глаза, уши, цирюльника Абиля. Но среди этих запахов, уже несколько лет, цирюльник Абиль различал запах, который проникал ему в сердце, раскалывал его голову.
От мясника Газанфара пахло женой цирюльника Абиля…
Цирюльник Абиль говорил себе, нет, нет, нееет!.. Это же запах лука, просто запах лука… Брат мой, мужчина должен пахнуть луком, тем более, если речь идёт о мяснике!..
Ха-ха-ха!.. Эх, Абиль, Абиль! Отдай свою честь кошке, пусть её съест!
Себе морочь голову, а не другим. Признайся, ты человек бесчестный (biqeyrət). Разве не знаешь, что не бывает дыма без огня!..
Огонь горит, стелется дым. Иначе, откуда взяться дыму…
Во дворе жена Абиля разожгла костёр, поставил на горящий костёр казан. В том казане шипит вода, готовится мясо, которое принёс мясник Газанфар. Со двора пахнет мясом, пахнет луком.
…Запахом лука?..
Да, именно запахом лука! Запахом лука, брат мой. Какой может быть вкус у мяса без лука?!..
Цирюльник Абиль кричит жене:
– Добавь к мясу побольше лука!
Потом ищет поддержки у мясника Газанфара:
– Разве я не прав. Какой вкус у мяса без лука?!
…Ха-ха-ха! Вот ты и проказник, цирюльник Абиль!..
Цирюльник Абиль не находил себе места, чуть с ума не сошёл. До него докатились слухи, что его жену видели с мясником Газанфаром…
Видели, так видели, что с того, всегда кого-то с кем-то видят.
Зачем Бог дал людям глаза? Чтобы они могли видеть?!