Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

На этом не будем больше останавливаться, об этом сказано достаточно в опусе о Сабине Шпильрейн[331] и будет сказано несколько позже в опусе о фильме «С широко закрытыми глазами».

…начало борьбы за права женщин

В 1792 году, то есть примерно за сто лет до «Гедды Габлер», британская писательница и философ Мэри Уоллстонкрафт[332], написала свою знаменитую работу «Защита прав женщины», с которой берёт начало современный феминизм.

До подлинного женского равноправия ещё было далеко, голос Мэри Уоллстонкрафт вряд ли можно было услышать не только в XVIII, но и почти на всём протяжении XIX века, но вновь повторим слова известного политика, «процесс пошёл», пусть, пока, его никто не заметил.

В 1869 году, английский либеральный философ Джон Стюарт Милль[333], вместе со своей женой Гариетт Тейлор[334], феминисткой по своим убеждениям, опубликовал работу «Освобождение женщины» (1851 г.).

«Едва ли нужно говорить, что те люди, которые утверждают, что мужчина должен повелевать, а женщина – повиноваться, что мужчина способен управлять страной, а женщина не способна – находятся в положении истцов, обязанных представить веские доказательства в пользу своей теории или покориться её опровержению» – писали они, и доказывали, что таких «веских доказательств» представить никому не удаётся.

Особенно доставалось в этой работе браку, как оплоту деспотизма, поскольку законодательно утверждалось, что в браке женщина должна подчиняться мужчине.

По мнению Дж. С. Милля «женская природа» – искусственно созданный культурный феномен и апелляция к природе не имеет под собой никаких оснований.

… почти через 30 лет (26 мая 1898 года), в речи, произнесённой в «Союзе для защиты дела женщины», Ибсен признается, что ему непонятно, что это такое – «дело женщины». Дело женщины есть дело человека…

В 1876 году Дж. С. Милль выступил в английском парламенте с первой в истории официальной речью в поддержку женского избирательного права. После провала поправки о предоставлении гражданкам страны права голоса, тысячи англичанок примкнули к феминистскому движению.

Можем ли мы сказать, что антитеза мыслей о женщине Ницше и Шопенгауэра (и многих других) с одной стороны, развитие мыслей Милля и Тейлор (и многих других) с другой стороны, содержится как предчувствие, предмыслие в творчестве Ибсена, в частности, в пьесе «Гедда Габлер». Несомненно, пусть только как мы уже говорили, как предмыслие и предчувствие. Именно поэтому к пьесе столь часто обращались в XX веке, продолжают обращаться уже в веке XXI.

…новые времена, новые нравы: буржуа

Наука, философия, психология, политика, история, всё это, как в воронку, всосала в себя «Гедда Габлер», а на поверхности осталась печальная и озорная женщина, которая не может вместиться в окружающий её мир.

Но было ещё одно явление, которое создал мощный исторический катаклизм предыдущего века, который определил и социальную природу Гедды Габлер, и, одновременно, её мятеж. Речь идёт о буржуазии, о буржуа. Соответственно о буржуазном браке. Добавим, и о «мещанской интимности», о которой говорилось выше.

Если признать, что с XVIII века начинается современная Европа, современный западный мир, если признать, что наиболее значимые события XVIII века, которые и создали современную Европу, это Великая французская революция, Просвещение, промышленная революция, то движущим нервом всех этих великих исторических явлений оказалась буржуазия.

Когда Великая французская революция выдвинула «безумный» для своего времени лозунг «Свобода. Равенство. Братство», то он, прежде всего, стал вызовом «буржуа против аристократов».

«Особым предкам», «особому предназначению», «голубой крови» было противопоставлено равенство возможностей, открытая состязательность «здесь и сейчас», которую исторически выиграла буржуазия.

Когда промышленная революция стала стремительно развивать товарное производство, которое было невозможно без столь же стремительно развивающегося финансового сектора, выяснилось это призвание буржуазии.

Когда Просвещение создало культ знаний, когда социальная конкуренция через знание отодвинула любые аристократические привилегии, выяснилось, что и это призвание буржуазии.

Если «буржуа» рассматривать как основной дискурс этого времени (весь XIX век), то это и энергия, и меркантильность, и успех, и неразборчивость в средствах для достижения успеха, и вера в знания, и убеждённость, что знания должны трансформироваться в деньги, иначе, зачем они нужны.

«Буржуа и деньги» стали почти синонимами. Какая-то ступень человеческой окультуренности

…изящество, изысканность, порой на грани маньеризма, наследие аристократической культуры…

безвозвратно ушла в прошлое, началось и постепенно изменило облик человека и цивилизации, что-то новое, мощное, сильное, на грани вульгарности и беззастенчивости вошло (стало входить) в жизнь.