…для сравнения, на последней Олимпиаде в Лондоне участвовало 5892 мужчины и 4676 женщины, в первом случае около 3 %, женщин от числа мужчин, во втором около 80 %…
А в это время, как говорилось в традиционных романах, знать продолжала вести свою праздную жизнь: балы, приёмы, великосветские пересуды. Развитие экономики, борьба за сырьё, за рынки сбыта, вносила свои коррективы, заключались военно-политические союзы, но война никого не страшила. Царские и королевские дворы всей Европы (включая Россию) практически были родственниками, но это не мешало им использовать националистическую риторику, казалось бы, совершенно чуждую их сословной исключительности. Они жили в своём мире и были уверены, что для них ничего не изменится, даже в случае войны.
Первая мировая война, первая газовая атака[321]
, не просто изменили политическую карту мира, они поменяли мировоззрение людей. Метафорически можно сказать, что именно после Первой мировой войны, после первой газовой атаки, «двадцатый век» окончательно сменил век «девятнадцатый».Эйфория прошла, отрезвление стоило жизни миллионам людей.
Сегодня, когда прошло более ста лет, тогдашнее неведение «сильных мира сего» воспринимается почти как инфантилизм, но постфактум всегда легко рассуждать об инфантилизме.
Точно также, как после двух кровавых мировых войн, легко рассуждать о кризисе мужского взгляда на мир, который ещё далёк от завершения даже сегодня.
Особенно в постсоветской, мусульманской стране «третьего мира», в которой пишутся эти строки.
О философии и психологии этого периода следует говорить отдельно, поскольку у них своя специфика, свой хронотоп (свой
Если говорить о философии второй половины XIX века, то, в контексте настоящей работы, прежде всего, должны быть названы два имени: Шопенгауэр[322]
и Ницше[323]. Трудно сказать, знаком ли был Ибсен с их работами, насколько был знаком, но, он не мог не знать этих имён. Что касается идей этих философов, то примем во внимание, что у культуры (имеется в виду, неэвклидово пространство культуры) свои способы трансляции, восприятия, запоминания.Об идеях Шопенгауэра и Ницше и в те годы, и много позже, могли азартно рассуждать даже те люди, которые не прочитали ни одного их текста. Идеи свободы воли, необходимость постоянно утверждать себя в окружающем мире, представление о том, что бог умер, по крайней мере, как инстанция, к которой можно обращаться в поисках утешения, потребность в сверхчеловеке[324]
, способном выжить в мире, который окончательно покинул бог, все эти, и другие вопросы, витали в воздухе, определяли духовную атмосферу времени.Широкое распространение получили взгляды Шопенгауэра и Ницше о женщинах.
Шопенгауэра, который говорил:
«Женщина не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил»,
«Женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности, ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам»,
«Европейская дама есть существо, которое не должно собственно существовать».
Ницше, который говорил:
«Вы идёте к женщинам? Не забудьте взять плётку!»,
«Какое дело женщине, до истины! Её великое искусство есть ложь»,
«Женщина начинает терять стыд, когда разучивается бояться мужчины. Благодаря этому – женщина вырождается».
Добавим, что современник Ибсена, основоположник современной шведской литературы и театра. Август Стриндберг, переписывался с Ницше, и разделял его взгляд на женщину. В его знаменитой драматической трилогии: «Отец», «Фрёкен Юлия», «Заимодавцы», женщина рисуется как исчадие ада, как воплощение низших чувственных инстинктов, способная только на то, чтобы изощрённо эксплуатировать мужской ум и мужскую душу.
Не трудно предположить, что Ибсен писал свою «Гедду Габлер», отталкиваясь от идей Шопенгауэра и Ницше, и от драматической трилогии Стриндберга, во многом, с ними не соглашаясь. «Гедду Габлер» можно признать своеобразной антитезой двум этим пересмешникам женщин и трилогии шведского ненавистника женщин.
Если говорить о психологии конца века, то она была не более как «беременна» (скорее, на ранней стадии) теми идеями, которые найдут своё выражение в идеях Фрейда[325]
и Юнга[326], всего огромного корпуса психологии XX века.Впереди была «молодая Вена»[327]
, которая была невозможна без Фрейда, впереди был Шницлер[328], художественный интерпретатор идей Фрейда, впереди был Юнг, который романтизацию национального духа перевёл на рельсы «коллективного бессознательного» и «архетипов»[329], впереди был (уже к концу следующего века) фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами»[330].