— Привет, — отвечаю без особого энтузиазма.
Дима трогается с места. Я не знаю, куда мы едем, мы не договаривались о каком-то специальном месте для разговора.
Скашиваю на Соболева взгляд. На нем синие джинсы и белая футболка, обтягивающая бицепсы. Татуировки у Димы те же, что и семь лет назад. На одной руке программный код, на второй Фемида. Теперь я в полной мере понимаю их смысл.
Находиться рядом с Соболевым некомфортно. Совсем недавно мы занимались сексом, потом я кричала, что лучше бы он умер, затем игнорировала его звонки и сообщения, а теперь вот сижу в полуметре от него. При этом у нас есть общий сын, и в первую очередь нужно защищать его интересы.
— Куда мы едем? — прерываю молчание.
— А куда ты хочешь?
— Никуда.
Дима ничего не отвечает, ведет автомобиль по дороге дальше. Украдкой бросает на меня взгляды, отчего по коже разгоняется табун мурашек. Я не одевалась как-то особенно. На мне, как и на нем, обычные джинсы и футболка, косметики нет, волосы завязаны в хвост.
Вообще, через пару дней у меня ЕГЭ по литературе, и мне нужно готовиться, как бы смешно это ни звучало. В этом году я совершенно точно намерена пойти учиться. Можно даже на очное отделение. Надо смотреть правде в глаза: в Израиль я теперь вряд ли поеду.
Минут через пятнадцать Дима паркует автомобиль у какого-то парка и глушит мотор. Все это время мы ехали молча.
— Прогуляемся? — спрашивает, указывая головой на вход в парк.
— Не хочу.
Его тяжёлый вздох рассекает пространство. Атмосфера в салоне накаляется.
— Ладно, давай тогда в машине поговорим.
Ремень безопасности давит на грудь и не даёт нормально дышать, поэтому я расстегиваю его. Или я не могу дышать не из-за ремня, а из-за близости Соболева? Скорее, второе.
— Я слушаю тебя, Дима, — поворачиваюсь к нему корпусом.
— У меня есть сын, и я хочу с ним общаться, — приступает сразу к делу.
Ожидаемо.
— Как ты себе это представляешь, Дим? — спрашиваю. Сейчас нет эмоций, истерик. И я, и Соболев абсолютно спокойны. Надеюсь, так останется до конца разговора. Не хочу больше криков, упреков, взаимных обвинений и слез. — Мой муж вырастил Владика. Ребенок считает его своим отцом, любит его. Ты хочешь, чтобы я сказала ребенку, что его папа — это не его папа, а на самом деле его папа — этой чужой незнакомый дядя? Как, по-твоему, такая информация отразится на психике ребенка?
Дима трет уставшее лицо, и только сейчас я замечаю, насколько Соболев измождён. Серый цвет кожи, круги под глазами, как будто ночами не спит. Проблемы на работе? Нервы? Какие-то другие сложности? Хоть и интересно, а я не буду задавать эти вопросы. Мне нет никакого дела до того, что происходит в жизни Дмитрия Соболева.
— Я тоже не знаю, как сказать об этом ребенку. И я ни в коем случае не хочу как-то негативно влиять на психику Влада. Я не враг своему сыну, что бы ты там ни думала про меня.
— Но мы оказались в ситуации, когда привычный мир Влада рухнет. В шесть лет он узнает, что на самом деле у него другой папа. А тот папа, которого он знает и любит, ему не папа.
Соболев задумчиво барабанит пальцами по рулю.
— Лучше всего было бы оставить все, как есть, — добавляю.
Отрицательно качает головой.
— Я хочу общаться со своим ребёнком. Я и так пропустил шесть лет его жизни.
— В тебе говорит эгоизм, - в мой тон просачиваются нотки укора.
— Называй это, как хочешь. Но Влад такой же мой ребенок, как и твой.
Соболев от своего не отступится, даже нет смысла надеяться, что получится донести до него всю сложность ситуации. Так что остается работать с тем, что есть.
— Влад вообще не помнит времени без твоего мужа? — интересуется, снова повернувшись от лобового стекла ко мне. — Он его с самого рождения растит, что ли?
— Да.
— Как так получилось? Ты вышла замуж, будучи беременной?
— Нет, Влад был грудным, когда я вышла замуж.
— Ты беременная ходила на свидания? — Соболев сейчас еще напряженнее, чем в начале разговора. Впился в меня чёрными, как ночь, глазами и будто пытается прочитать мои мысли.
— Это долгая история и не предмет нашей встречи, — вздыхаю. У меня нет никакого желания рассказывать Диме про свою беременность, знакомство с Игорем, роды. — Но Влад знает моего мужа с младенчества и называет его папой, носит его фамилию и отчество. И если сейчас сказать Владу, что на самом деле у него другой папа, будет катастрофа. В первую очередь, для ребенка.
О том, что будет катастрофа еще и для моей семьи в целом, я не говорю. Соболеву наплевать на мою семью и на моего мужа.
— Ситуация сложная, — согласно кивает. — Но тем не менее, я уверен, что мы можем найти выход. Как вариант, не говорить Владу сразу, что я его настоящий отец. Сказать позднее, когда наступит для этого благоприятный момент.
Такое предложение вызывает во мне искреннее изумление. Я даже не сразу нахожусь, что ответить.
— Ты же хочешь, чтобы Влад называл тебя папой, носил твою фамилию, отчество и так далее, — едко замечаю.