— Да, безусловно, хочу. Но это не первостепенное, я готов ждать, сколько потребуется. Я никогда не говорил, что надо вываливать на ребенка правду в мою первую же встречу с ним. Я готов ждать, сколько потребуется. Сейчас я хочу хотя бы просто общаться с ним, видеться, гулять, играть… – Дима замолкает на полуслове и глядит на меня с мольбой в глазах.
Если так, то уже легче. Но все же много вопросов.
— Окей, — развожу руками. — И как ты себе это представляешь? Я приведу тебя к ребенку и скажу: «Владик, познакомься. Это дядя Дима. Он иногда будет с тобой гулять и играть». Так?
Дима неопределённо ведет плечами.
— Ну а почему нет? Можно и так.
Фыркаю и отворачиваюсь обратно к лобовому. Счастливые влюблённые пары и семьи с маленькими детьми гуляют по парку. Смеются, оживленно разговаривают, едят мороженое и сладкую вату. Счастье этих людей так сильно контрастирует с трагедией в моей жизни.
Чувствую, что начала болеть голова. Зажмуриваю глаза и тру виски.
— Тебе плохо?
— Нет, все в порядке, — размыкаю веки и снова поворачиваюсь к Диме, вдыхая полной грудью. — Есть еще кое-что важное.
— Что?
— Мой муж. Я рассказала ему о тебе, и он категорически против общения Влада с тобой.
— Извини, Сонь, но мне наплевать на твоего мужа, — Дима даже снисходительно ухмыляется, мол, ерунда какая, муж.
Это ожидаемый ответ. Конечно, Диме наплевать на Игоря и его позицию по этому вопросу.
— А мне не наплевать. Он мой муж, он моя семья.
Я замечаю, как лицо Соболева брезгливо передергивается. Он сжимает челюсть и будто бы пытается погасить в себе вспыхнувшие эмоции.
— Хорошо, – напряженно выдавливает. – Если это для тебя так важно, давай я поговорю с твоим мужем?
От такого предложения я аж теряюсь. Дима это серьезно?
— Нет, — испуганно отвечаю. — Не надо. Это лишнее.
Мне даже страшно представить, как может пройти встреча Игоря и Димы. Лучше бы ей никогда не бывать.
— Как хочешь, — безразлично жмёт плечами. — Я не лезу в твою семью, Сонь. Я просто хочу общаться со своим ребенком. Я никогда не бросал ни тебя, ни его. Инициатором нашего расставания была ты, а что касается Влада, то я просто о нем не знал. Теперь я о нем знаю и хочу присутствовать в его жизни.
Слова о том, что инициатором расставания была я, заставляют меня встрепенуться и ощетиниться. Возмущение вспыхивает в груди.
— Вообще-то, это ты тогда безразлично ушел, а потом вовсе исчез, — обвинительно бросаю, повысив тон.
— После того, как ты сказала, что мы не можем быть вместе из-за твоего папы и отказалась выходить за меня замуж, — напоминает. — Снова опустимся до взаимных обид и упреков или все-таки попробуем решить вопрос? — выгибает бровь.
Шумно выпускаю воздух из лёгких. Дима прав. Хватит упрекать друг друга. Надо уже проехать эти обиды раз и навсегда.
Мы снова погружаемся в молчание. Я облокачиваюсь затылком на подголовник и просто рассматриваю Диму. Опять чувствую себя ужасно виноватой за то, что пожелала ему смерти. Человек, которого я любила больше всех на свете, оказался жив. Разве это не чудо? Я ведь радоваться должна, что с Димой все хорошо.
Но почему-то его воскрешение не принесло мне радости. Странно. Сказал бы мне кто-нибудь семь лет назад в больнице, что Дима на самом деле жив, я была бы самой счастливой на свете.
А что я испытываю сейчас?
Не знаю…
С одной стороны, дикое желание прижаться к Диме всем телом, почувствовать его тепло, вдохнуть запах. А с другой стороны, ненавижу Соболева. Уже даже не понимаю, за что конкретно.
Дима ощущает на себе мой взгляд и поворачивает голову. Тоже опускается затылком на подголовник и смотрит. В салоне автомобиля гробовая тишина, где-то на заднем фоне слышны громкие веселые голоса и детский смех. Вдруг вспоминаю, что, когда мы расставались, в том парке тоже кто-то смеялся, и мне казалось, что это смех на похоронах.
— Прости меня, Дима, — едва слышно произношу.
— За что? — так же тихо уточняет.
— За то, что сказала, что лучше бы ты действительно умер. На самом деле я так не считаю.
— Я знаю… Ты тоже прости меня за то… — он на секунду запинается. — За то, что произошло в твоей квартире. Я был не прав.
Дима извиняется за секс, который я хотела так сильно, что еле стояла на ногах? У нас обоих тогда произошло помешательство рассудка.
Мы снова молчим, разглядывая друг друга. Дима вроде бы такой же, как семь лет назад, но в то же время совсем другой. Стал жестче, грубее, мужественнее. Я помню его не таким. Я помню его нежным, любящим и ласковым. Хотя задатки дерзости и жесткости в Соболеве были уже тогда.
Как же тяжело и сложно… А самое главное — я снова стою перед выбором, от которого зависит вся дальнейшая жизнь. И теперь уже не только моя, но и сына.
Опять в уши врезается громкий смех из парка. Он отбрасывает меня на семь лет назад, заставляет шкурой почувствовать всю неправильность того выбора.
— Что было бы с нами, если бы я в тот день согласилась выйти за тебя замуж? — вопрос вырывается против моей воли.
Дима задумчиво молчит, не сводя с меня взора.