Мужчина из моего прошлого

— Соня, ну что с тобой? — устало произносит. — Куда ты собралась?

— Купи лучше на эти деньги бриллиантовое колье маме, она обрадуется. А мне не надо ничего.

— Соня, сядь немедленно! — строго произносит.

Но я уже встала и застегиваю пуховик на молнию. Отец поднимается следом, собираясь меня остановить.

— Я сейчас заору на все кафе, что ты берёшь взятки, — грозно предупреждаю, чтобы не смел мешать мне уйти.

Отец повинуется, остается на месте, видимо, все же очень боясь, что в суде узнают про его коррупцию. Беру коляску и стремительно выбегаю из заведения. В метро по дороге до квартиры Игоря в голове всплывает еще один эпизод с Димой: литературный клуб и обсуждение «Дубровского», во время которого Соболев уверенно заявил, что все судьи берут взятки. Я тогда оскорбилась, ведь мой папа — честный судья, думала я.

А в детстве я и вовсе считала папу Бэтменом… Его чёрная судейская мантия так напоминала костюм этого супергероя.

Возможно, узнай я о папиных взятках при других обстоятельствах, я бы не реагировала так резко. Он же мой папа, и я все равно его люблю. А диссонанс от того, что я всегда считала папу самым честным и самым справедливым, а это оказалось не так, со временем бы рассосался.

Но я узнала о коррупции отца от Димы. Я узнала, что мой папа оправдал убийц Диминого папы. А ведь Дима все равно меня любил, несмотря на это.

«Знаешь, а любовь такая сука…», сказал мне Соболев в день нашего расставания, когда я спросила, почему он был со мной, если мой отец оправдал убийц его отца.

Злюсь от того, что вспомнила все это. В больнице я ни о каких взятках не думала. В больнице все мои мысли были заняты только тем, чтобы выносить и родить здорового ребенка. Я не думала, на какие деньги папа меня лечит. Я просто была ему благодарна за то, что он делает все возможное, чтобы Владик родился.

Ноги не несут меня в квартиру Игоря, но больше мне некуда идти. Плетусь медленно-медленно, оттягивая момент, когда все же придется переступить порог его дома. Мне нечего ответить Игорю. Я не хочу выходить за него замуж. Единственный мужчина, чьей женой я бы хотела стать, погиб.

Но в то же время, возможно, замужество — это не такой уж и плохой вариант в моем случае? Я знаю Игоря не один день, благодаря его усилиям я родила нашего с Димой сына. С Игорем интересно разговаривать, он умный и разносторонний человек. И внешность у него приятная.

Обязательно, что ли, для замужества должна быть неземная любовь? Разве нельзя выйти замуж просто за хорошего человека, которого уважаешь?

«За любимого Диму не вышла, а за нелюбимого Игоря пойду», проносится в голове, и так горько на душе становится, так больно, так тоскливо, что выть белугой хочется. Нет, не могу я так поступить. Не могу выйти замуж за другого.

Если бы Дима был жив, то все было бы по-другому. Мы бы поженились, и вместе растили нашего сыночка. Я уверена, что Дима был бы рад ребенку. Не испугался бы, не струсил перед трудностями. Дима — самый лучший, самый смелый, самый сильный парень из всех, кого я знаю. Никогда ни один мужчина не займёт в моем сердце его место.

В квартиру Игоря я захожу с ненавистью к ней. Не хочу тут жить, не хочу быть тут хозяйкой. Здесь все плохо, все бесит: этот красивый ремонт, эта новая мебель. Меня раздражает запах Игоря, он в его квартире повсюду. Дима пах иначе, запах Димы я любила. А в Игоре все хуже Димы.

Владик чувствует мое настроение, начинает плакать. Кормлю сына, укачиваю, а он не успокаивается. Начинаю плакать вместе с ним, как будто слезы могут помочь моему горю. Я чувствую себя зверьком, загнанным угол. Есть только один выход — замуж за нелюбимого человека.

На работу я ухожу сильно раньше, чем мне надо. Не хочу встречаться с Игорем. Цветочница злая и без настроения, заставляет перемывать каждый угол по десять раз. Я покорно соглашаюсь, не могу с ней спорить, мне нужна эта работа. А потом Владик начинает плакать. Громко, во весь голос.

— Успокой его! — перекрикивает детский плач.

— Тшшш, — прижимаю ребенка к себе. — Тише-тише.

Достаю из рюкзака бутылочку, даю Владу, но он не берет, продолжая плакать. Укачиваю его, ношу по магазину, но он все орет и орет.

— Он замолчит когда-нибудь? — вопрошает недовольная женщина.

— Я пытаюсь его укачать.

Ну же, сыночек, пожалуйста, не плачь. Кладу Влада в коляску и принимаюсь катать по магазину туда-сюда. Ребенок вроде бы успокаивается, но как только я останавливаюсь, снова плачет.

— Оставь его на улице, если не может замолчать, — небрежно бросает женщина.

— В смысле оставить на улице?

— Ну коляску на улицу выкати и оставь возле двери.

Я оторопело смотрю на цветочницу, даже не зная, что ей ответить.

— Ты мыть магазин будешь или нет? — злится. — Я тебе за что плачу? За крики твоего ребенка?

— Я не могу оставить ребенка на улице. Сейчас укачаю его и продолжу мыть.

Женщина недовольно затыкается и продолжает чистить от шипов розы. Минут через десять Влад наконец-то успокаивается. Не засыпает, но хотя бы и не плачет. Я мою магазин до половины второго ночи, с сожалением понимая, что опоздала на последний автобус.