Мужчина, который забыл свою жену

Мистер Воган — самый лучший учитель, которого я знаю. Когда я бросил школу в шестом классе и пошёл работать в «ДжД Спорт», он постоянно приходил в магазин и уговаривал меня вернуться. Я бы никогда не получил аттестат и не поступил в университет, если бы не мистер Воган.

Этот комментарий бывшего ученика полностью изменил моё настроение. Итак, меня всё-таки считали хорошим учителем. Бываливремена, когда я мог изменить человеческие судьбы. «Сейчас я работаю менеджером в «ДжД Спорт»», — похвастался бывший ученик.

Несмотря на восстановление памяти и всё большее количество фактов, я с бесстрастной объективностью по-прежнему наблюдал лишь негативную сторону Вогана версии 1.0. Семейная катастрофа произошла с другим человеком. И Мэдди до моей амнезии совершенно не походила на женщину, которую я знал. Одна — персонаж дрянной полузабытой семейной драмы; другая — настоящая живая женщина, которая, несмотря на все наши проблемы, понимала меня лучше, чем я сам. Но Мэдди отчего-то умудрялась совмещать в себе оба несовместимых образа. Она придавала значение тому, что происходило с её воображаемым двойником; она обижалась на живого Вогана за то, что совершил Воган несуществующий. Я ведь стал совсем другим, она сама это признавала, однако меня корили за поступки, о которых теперешний Воган даже не помнил.

Я много размышлял над тем, насколько амнезия изменила мой подлинный характер. Это заставляет задуматься о философском соотношении памяти и опыта. Мы с Гэри обсуждали данную проблему, сидя в шумном пабе, позади грохочущих игровых автоматов. Не лучшее место для экзистенциальных споров о влиянии сознания и подсознания на эволюцию эго и личности.

— Я что хочу сказать — когда я полностью забыл обо всех событиях своей жизни, они перестали влиять на меня? Возможно ли, чтобы моя личность вернулась к своей глубинной природной сущности и началось новое её формирование на основе нового, более позднего опыта?

— Ну, ты как был полным дерьмом в футболе, так им и остался. О чём это нам говорит?

— Согласен, положим, в футболе я середнячок…

— Да нет, полное дерьмо. Бегаешь, как девчонка, а последний гол забил, потому что мяч отскочил от твоей задницы.

Кажется, философская дискуссия отклонилась от центральной темы.

— Я и говорю: возможно ли, чтобы черты характера, сформировавшиеся на основе жизненного опыта, исчезли вместе с исчезновением воспоминаний о самих событиях жизни? В детстве я упал с велосипеда, ничего про это не помню, но на ноге остался шрам. И такие же душевные шрамы остались от неудачного брака, прочих разочарований, нереализованных амбиций, что там ещё бывает?

— Ещё можно быть дерьмом в футболе…

— Да, ты это уже говорил.

— Не уметь водить машину… не трахаться с девчонками в колледже… не уметь пить… не иметь вкуса в одежде…

— Да, понятно, не стоит перечислять. Просто хочу сказать, тебе не кажется, что это предоставляет уникальный шанс изучить проблему «воспитание против природы»? Мы ведь не обязаны помнить событие, чтобы оно продолжало влиять на нас? Мы не в состоянии запомнить каждый пустяк, хотя каждый из них формирует нашу личность.

— Не-а. — Гэри отхлебнул пива. — Ты вечно бредил этой философской чушью. Я доем твои чипсы?

Но даже на Гэри, с его чувствительностью носорога, внешний мир всё же оказывал влияние. Заставкой на его айфоне теперь был УЗИ-снимок его пока не родившегося ребенка. И никакие усы или бачки из любимых приложений Гэри не превратят плод в порнозвезду семидесятых. Ему пришлось смириться с идеей, что мы, вероятно, перестали быть неразлучной парой студентов-радикалов. И он даже присмотрел для меня новую подружку.

— Я тут подумал, знаешь, за кем тебе надо бы приударить?

— За кем?

— За Мэдди! — торжествующе объявил он, словно сделал гениальное открытие. — Ты подумай. У вас с ней много общего. И у меня предчувствие, что ты ей не совсем безразличен.

— Вот это да! Спасибо, Гэри. Я приму это к сведению.

* * *

Я боялся, что, восстанавливая воспоминания о семейной жизни, вновь обрету грубость и цинизм своей предамнезийной инкарнации. Анализируя различные этапы нашего брака, могу сказать, что развитие борьбы в нашем доме напоминало эскалацию локального военного конфликта. Я настаивал, что полки над телевизором — историческая родина моей коллекции виниловых дисков, и требовал прекратить провокации со стороны ароматических свечей и фоторамок на спорной территории.