Мужчина, который забыл свою жену

Я грохотал чашками и блюдцами и с яростью разрывал упаковки чайных пакетиков. Я предложил Мэдди чаю, и она, сделав глоток, сказала, как чудесно, когда тебе подают чай в постель. Ответной улыбки у меня не получилось, и я проворчал, что терпеть не могу эти крошечные пакетики стерилизованного молока. Пришло время озвучить мое возмущение ее поступком. Я понимал, что могу все разрушить, но не в силах был дальше сдерживать гнев. Я покосился на нее – как она удобно устроилась в подушках, едва заметные вмятинки на нежной светлой коже. Она ответила мне лукавой улыбкой и вдруг стянула с себя футболку – полностью обнаженная женщина посреди мягкой белоснежной постели.

– Почему бы нам не заняться сексом, а потом спуститься вниз и плотно позавтракать?

– О господи, о господи… – стонал я несколько минут спустя. – Какая же ты красивая…

– Перестань! – ворчала она. – Представляю, на кого я похожа – спросонья, патлы спутаны, мешки под глазами.

Теперь, когда мы занимались сексом, история с заменой замков была пересмотрена и сочтена банальной и несущественной. И вообще моя пьяная выходка с разбитым стеклом вполне оправдывала решение Мэдди не впускать меня в дом. «Примирительный секс» всегда более страстный, чем секс обычный, – представляете, каков должен быть «примирительный секс после развода». Я лежал в «миссионерской позиции», но мы уже знали друг друга достаточно хорошо, чтобы она признала, что это не самый удобный вариант. Так что мы легли на бок лицом друг к другу, и я ласкал ее, как много лет назад, когда она была беременна Джейми. Не помню, чтобы у нас с Мэдди был когда-нибудь такой секс. И неважно, что она периодически хихикала – как забавно, мол, тарахтит машина – или вслух интересовалась, хранит ли мама на чердаке ее школьные тетрадки.

После завтрака мы гуляли в порту, рассчитывая купить подарки родителям – в благодарность, что присматривали за домом и собакой. Но в это время года были открыты только почта и супермаркет, и Мэдди разрывалась между льняными салфетками с изображением ирландских победителей Евровидения и баночкой живых морских червей. В разгар лета пристань гудела: местные мальчишки, пахнущие рыбой, с воплями прыгали в море; туристы в мохнатых джемперах вываливались из паба с подносами, заставленными «Гиннессом» и заваленными пакетиками чипсов. Но сегодня, когда жизнь в деревне замерла, она казалась собственным привидением: лодки укутаны влажным брезентом; плотные жалюзи, словно наглазники, прикрывали окна закрытых на зиму дачных домиков.

– Хочешь съездить в Баркликоув? Искупаться напоследок?

– Нет уж, спасибо, не хочу второй раз рисковать – еще пневмонию подхвачу. Да здесь и так здорово – может, сходим на мыс?

– Ты права, чудное место. Надо было нам тогда остаться в пабе, а не ставить эту чертову палатку.

– Да уж… некоторым требуется двадцать лет, чтобы понять очевидные вещи.

Она не вкладывала никакого особого смысла в эти слова, но прозвучали они так, словно подводили итог нынешней ситуации. Мы смотрели на качающиеся на волнах яхты, слушали шум проводов, постукивающих по алюминиевым мачтам.

– Я уехала в Западный Корк, чтобы подумать, – нарушила молчание Мэдди. – И вчера, сидя у костра в Баркликоув, приняла окончательное решение.

Сердце мое бешено колотилось, когда я невольно прошептал:

– И что ты решила?

Она взяла обе мои руки в свои, посмотрела прямо в глаза:

– В следующий раз, когда соберусь поплавать в Атлантике в апреле, обязательно куплю гидрокостюм.

– Разумно… И я могу не болтаться рядом, с твоими свитерами.

– О, а вот это совсем другое дело. Я бы предпочла, чтобы ты был рядом.

В небе над нами хором захохотала пара чаек. Секунд через двадцать Мэдди прохрипела:

– Не мог бы ты слегка разжать руки, а то я задыхаюсь?

Мы шли к утесам, и я держал ее за руку, и она не отбирала ее, а тропинка становилась все уже, и идти за руку было страшно неудобно. А за деревней еще и ветер усилился. Но мы все же добрались до утеса, возвышавшегося над бухтой, и присели на лавочку, которую какой-то скорбящий муж установил в память о своей упокоившейся жене.

– Взгляни на даты, – показал я. – Они были женаты пятьдесят пять лет. Как думаешь, мы столько продержимся?

– Как знать. Ты завтра можешь завести интрижку на стороне, и мне придется убить тебя…

– За что? Неужели это самое страшное преступление?

– Конечно, нет. Если ты сразу же сознаешься в случайной измене, я, может, и прощу тебя. Но если я все узнаю сама, что ж, буду убивать медленно и мучительно, а потом выложу видео в YouTube.

– Вот в это с трудом верится – чтобы ты сумела что-нибудь выложить в YouTube.