Мужчина, который забыл свою жену

Я боялся, что, восстанавливая воспоминания о семейной жизни, вновь обрету грубость и цинизм своей предамнезийной инкарнации. Анализируя различные этапы нашего брака, могу сказать, что развитие борьбы в нашем доме напоминало эскалацию локального военного конфликта. Я настаивал, что полки над телевизором – историческая родина моей коллекции виниловых дисков, и требовал прекратить провокации со стороны ароматических свечей и фоторамок на спорной территории.

Мадлен породила усиление напряженности в регионе печально известной казнью исторических программ, ссылки на которые хранил наш телевизор. Десятки документальных фильмов о нацизме, которые я намеревался со временем обязательно посмотреть, подверглись систематическому уничтожению; эта этическая чистка нашего аккаунта на спутниковом канале «Скай Плюс» стала окончательным актом в решении Мадлен положить конец гитлеровской оккупации жесткого диска нашего плеера.

Справедливое негодование привело к тому, что теперь мы скандалили из-за всякой ерунды. «Но это же совершенно разные песни!! – орал я. – Как ты можешь сравнивать “Фернандо” с “Чикитита”?» [14] Тягостное напряжение, возникавшее после каждой ссоры, тянулось не один день – настоящая позиционная война на нескольких фронтах. Мэдди заправляла машину, намеренно делая так, чтобы счет составил 50,01 фунта, – она знала, что меня такое буквально бесит. В детективных триллерах она демонстративно сочувствовала безумным женам, кокнувшим своих мужей. Традиционные проявления нежности друг к другу исчезли: любимые лакомства больше не клали в тележку супермаркета, даже чай пили в разное время. Много лет назад чужой развод мы воспринимали как новость об автокатастрофе или серьезной болезни, ныне же подобные события видели как освобождение из тюрьмы невинно осужденного.

Но ничего из этого я, разумеется, не стал писать в вики-мемуарах, где старался быть максимально нейтральным и объективным. В любом случае я не мог полагаться только на собственные воспоминания, ведь я помнил и другую Мэдди – партнера, лучшего друга, родственную душу. В моих мысленных реконструкциях печальный финал все-таки не был неизбежен. Разве это не последняя глава в книжках об отношениях в браке? Или в данном случае в эпилоге предполагается развод?

Я много думал о наших отношениях, хотел понять, почему же мы расстались. Как детектив, взвесив все факты, обнаруживает преступника, так и я анализировал события совместной жизни, размышляя, где же случился тот роковой поворот. И вдруг вспышка озарения – я понял, что именно здесь не так. Я думал только о себе. Изучал только одну версию истории, единственную точку зрения. А если в этом и заключается проблема моего брака, что я воспринимал себя как отдельную личность, но не как половину пары или четвертую часть семьи?

Вдохновленный этим открытием, я составил новый документ, на этот раз для личного пользования, и озаглавил его: «История жизни Мадлен Р. Воган». Потом исправил на ее девичью фамилию. И начал вспоминать все, что знал о ее жизни, в произвольном порядке. Семья, интересы, со всей возможной объективностью – подробности отношений с парнями до меня. Постарался написать как можно больше о ее работе. Как она билась за шанс стать профессиональным фотографом, как ей пришлось полностью пересматривать свою деятельность, когда произошла цифровая революция. Я описал несколько блестящих фотоколлажей, которые она создала, когда с детьми стало полегче. Вспомнил, как она радовалась, когда арт-дилеры начали проявлять интерес к ее работам, и вспышки ярости, охватывавшие ее, когда давал поводы для подозрений, будто считаю ее работу менее важной, чем свою.

Я попытался воссоздать наши отношения с ее точки зрения. Воспоминания, в которых я вовсе не был уверен, лились потоком: день, когда мы самовольно вселились в наш дом и всю ночь потом не спали, вздрагивая при каждом шорохе, потому что в любой момент нас оттуда могла вышвырнуть служба охраны. Я написал про ее беременность и рождение Джейми – как она сначала боялась, пока роды не начались, и как разревелась от радости, взяв на руки багрового орущего младенца. Я написал, как однажды нам домой позвонил какой-то настойчивый коммивояжер, а она прикинулась абсолютной дурой. «Че эта?» – мычала она на каждый вопрос, а бедолага вынужден был раз за разом повторять одно и то же. А еще ее как-то остановил на Кингз-роуд человек – из тех, что выманивают у людей инвестиции, – а она притворилась глухонемой и размахивала руками, имитируя язык жестов.

Мои пальцы все стучали и стучали по клавиатуре. Коллеги-учителя, уборщицы и дневной свет давно ушли отдыхать; в темном классе остался один я, на фоне светящегося дисплея. Я не был согласен с ее оценками моих ошибок и неудач, но аккуратно внес их в документ. Я решительно настроился воспроизвести нашу жизнь с ее точки зрения. Наконец добрался до нынешних дней. Первый набросок краткой биографии Мэдди заканчивался ее разрывом с Ральфом и скорбью по ушедшему свекру. Я был почти так же растроган описанием переживаний Мадлен, как был растроган ее чувствами в реальности.

Всего пару часов я пытался посмотреть на мир ее глазами, а в моем мозгу словно образовалось дополнительное полушарие. Не могу сказать, что теперь я полностью понимал Мэдди, но по крайней мере нащупал нужный путь.

Мы спорили по пустякам, и я приходил в бешенство от ее абсолютно нелогичных заключений.

– Что с тобой? – спрашивал я, когда уже невозможно было игнорировать ее многозначительные вздохи.

– Это неважно, – неискренне отвечала она.

– Нет, это, разумеется, важно , – настаивал я с эмоциональной чувствительностью доктора Спока. – Если что-то не так, просто скажи мне.

– Об этом не нужно говорить – ты должен сам догадаться.

Я злился и обижался – и потому что она сердилась на меня, и потому что я не оправдывал ее надежд и не стал цирковым магом с выдающимися телепатическими способностями. Но сейчас я, кажется, понимал, что она имела в виду. «Об этом не нужно говорить – ты должен сам догадаться». Мэдди пыталась сказать: «Ты хоть раз попытался взглянуть на мир с моей точки зрения?»

На похоронах она была такая тихая, задумчивая и растерянная. Она, конечно, печалилась о моем отце, да и разрыв с Ральфом стал, должно быть, неприятным переживанием, но ее явно беспокоило что-то еще: она не реагировала на уговоры пожилых родственников попробовать сэндвичи с яйцом, не отзывалась на их восторги по поводу того, как выросли дети. В какой-то момент мне удалось застать ее в кухне и я спросил, как она себя чувствует.

– Я больше не понимаю, что я думаю, – прозвучал загадочный ответ.

– Не понимаешь, что думаешь – о чем?

– Обо всем. – И мне показалось, что она готова прижаться головой к моему плечу.

– А я вот не знаю, как я отношусь к анчоусам. – Гэри ввалился в кухню с банкой пива в руке. – Иногда обожаю их, а иногда ненавижу.

– Может, тебе жениться на анчоусе, Гэри? – предложила Мэдди, насмешив меня, и поспешно вернулась к гостям.

Другого шанса поговорить так и не представилось, только несколько фраз при расставании, о бытовых делах. Я выдал детям денег на школьный лыжный лагерь и предложил погулять с собакой в выходные, чтобы немного помочь. Я хотел стать ее советчиком и наперсником, но вынужден был выслушивать какого-то деда в берете, который уверял, что служил с моим отцом в Нортолте, – а она тем временем уехала.

– Да-да, – рассеянно отвечал я. – Папа часто о вас рассказывал.

– Правда? – удивился дед. – Что ж, приятно слышать.

И вот сейчас, сидя в пустом классе, я отчего-то вдруг разволновался за Мэдди. Возможно, во мне пробудилась интуиция, спавшая раньше, – инстинктивное сопереживание, обретенное за два десятилетия семейной жизни, а может, и вполне природное свойство. Часы в углу экрана подтвердили, что время позднее и, значит, бежать к Мэдди и проверять, как она там, неприлично. Обязательно позвоню ей в выходные или даже в гости нагряну. Но ведь я могу просто пройти мимо дома и посмотреть, горит ли там свет? Да нет, ерунда какая. Делаю из мухи слона. Убедил себя, что ей нужно поговорить со мной, – а у нее, наверное, все нормально. Я выключил компьютер, быстро собрал вещи и поспешил к выходу.

– Работы много, а, мистер Воган? – хихикнули Джон и Кофи, прежде чем переключить монитор – в надежде полюбоваться, как в пустом классе одевается какая-нибудь училка.

Даже издалека видно было, что свет горит во всем доме – совсем не похоже на Мэдди. Даже фонарь у калитки сиял, как сигнальный маяк. Я постоял на улице, разглядывая окна, но не заметил внутри никакого движения. Можно было сначала позвонить, но я не хотел, чтобы она сбросила мой вызов. И я все же поднялся на крыльцо, осторожно нажал на кнопку и с облегчением увидел, что с другой стороны к двери приближается какая-то тень. В глазок посмотрели, и дверь открылась. Но, к моему глубочайшему разочарованию, это оказалась не Мэдди, а ее мать, выглядела она крайне встревоженной.

– Нет, это не она! – вскрикнула Джин. – Это Воган! – Она затащила меня в коридор. – Я собиралась звонить тебе, дорогой, если сегодня вечером от нее не будет вестей. Целых два дня – мы с ума сходим…

– Да что случилось? Где моя жена?

– Она пропала, Воган. Просто исчезла, и все.