Мужчина-подарок

Через некоторое время мы неожиданно вышли к полуразрушенным строениям пионерского лагеря. Кирпичные корпуса сохранились почти целиком, только в окнах не было стекол, а разбитые двери болтались на одной из петель или, сорванные, валялись рядом, затянутые по периметру травой и увядшим клевером. Сплошным бурьяном заросло и огромное футбольное поле, а сквозь расположенные амфитеатром скамейки уже просунули свои ветви какие-то кусты.

Корпуса стояли рядами вдоль асфальтовой дорожки, которую до сих пор стерегли статуи пионеров. Они остались на посту, несмотря на то что время и непогода ошелушили с них белую известковую краску, а злые люди поотбивали руки, ноги, а некоторым и головы. Жутко было смотреть на безголового барабанщика, руки которого так и не успели выбить дробь на хорошо сохранившемся барабане, чтобы хоть кого-нибудь позвать на помощь. В конце асфальтовой дороги корчил проржавевшую арматуру городок аттракционов.

– Какое богатство пропадает! – ужаснулась я.

– Да, я тоже всегда с душевной болью оглядываю эти руины, – согласился Горыныч.

– Ну, не такие уж и руины! Римский Колизей, позволь тебе напомнить, гораздо в худшем состоянии. Лагерь вполне можно отстроить и отреставрировать. Это же не на голом месте корпуса возводить! Коммуникации все подведены. Наверняка тут и газ, и горячая вода были. Вон, видишь, надпись «Душевые»? Дальше, гляди, – «Прачечная», там вон «Столовая», а рядом «Медпункт».

– И что ты предлагаешь? – усмехнулся Горыныч. – Все это хозяйство кому-то принадлежит, у кого-то на балансе числится.

– Не знаю, – сразу как-то сникла я. – Но, может, есть смысл выкупить, отстроить и возить на Мсту бледную питерскую детвору… Здесь же действительно очень красиво, настоящий рай. Природа почти нетронута. Ты сам говорил – Швейцария… А воздух такой, что, наверное, может даже какие-нибудь заболевания лечить!

– Чтобы восстановить лагерь, нужны огромные деньги, Надя. Кроме реставрации, которая сама по себе влетит в копеечку, надо где-то искать профессиональных педагогов, врачей, которые станут тут работать, и, между прочим, платить им зарплату. А чтобы лагерь окупился, надо найти еще и родителей, которые согласятся покупать сюда путевки. То есть здорово потратиться еще и на рекламную кампанию! В общем, все не так просто и, главное, весьма недешево.

Я забралась на спину облезшего слона без хобота на детской площадке, огляделась вокруг и закричала:

– Люди-и-и-и! Найдите деньги-и-и! Отстройте лаге-е-ерь! Очень вас прошу-у-у-у! Не для иностранных туристов, а для наших дете-е-ей!!! Не будьте сволочами!!!

В ответ мне только деревья шелестели своими желто-красными осенними листьями. Горыныч подошел ко мне и осторожно за талию снял со слона, поставил на землю. Мы опять оказались в опасной близости друг от друга. Я как раз хотела напомнить Егору, что он обещал ничем не омрачать наш отдых, но он уже начал говорить:

– Надя… Лагерь, конечно, жалко, но вряд ли мы с тобой сможем его оживить. Мы с тобой могли бы другое… Ты, наверное, не поверишь тому, что я тебе сейчас скажу, но я все-таки попытаюсь… В общем, я привез тебя сюда специально… потому что… я люблю тебя, Надя…

– Да ладно! – отмахнулась я от него, как от мухи, хотя от этих его слов вся покрылась мурашками. Хорошо, что на мне был спортивный костюм и Горыныч не мог этого увидеть.

– Я знал, что ты так воспримешь, – грустно сказал он. – Только это правда…

– Слушай, Воронцов, не держи меня за умственно отсталую! Я своими глазами видела, как ты целовался с Анжелкой, своими ушами слышала, как ты наставлял Дашку на предмет того, что никакой любви на свете не существует. Я уже не говорю о Шаманаихе…

– Да?! А ты, скажешь, лучше? – точно таким же тоном заговорил он. – Из моих объятий разговариваешь с каким-то Сашулей и назначаешь свидание! И на Алекса все время смотришь так, будто готова его съесть вместе с факсом!

– Ну и что? Я свободная женщина! На кого хочу, на того и смотрю! Я тебе ничего не обещала! И в любви тебе даже не думала клясться! Голый секс – так голый секс! Он тоже… иногда полезен… для здоровья. И нечего его подсахаривать и шоколадом покрывать! Такую лапшу ты, кажется, вешал на уши Дашке?

– Все, что было до тебя, Надя, – все действительно лапша и гадость, согласен. Ты – другое… Ты… Я будто новыми глазами на мир смотрю…

– Вот этого не надо! – отскочила я от него. – Я прекрасно помню, как ты объяснял бедной Дашке: «Чего не наговоришь в постели от удовольствия!»

– Но мы же сейчас не в постели!

– Какая разница? Вы, бабники, чрезвычайно красноречивы. Иначе ведь у вас просто ничего не получится, вы же знаете, что женщины любят ушами, вот и стараетесь. Сволочи и мерзавцы!

– Надя!

– Что – Надя?! Мы, женщины, тоже не лаптем щи хлебаем и этим… как его… не лыком шиты! Если ты думаешь, что у меня только один Сашуля, то ты здорово ошибаешься, понял?

– Врешь!

– Неужели ревнуешь?!

– Чего мне ревновать, если ты специально все сочиняешь?

– Как это сочиняю?! – я в негодовании уперла руки в боки. – Ты сам слышал, как мне Сашка… звонил. Ты же специально прислушивался, я видела! Скажешь, нет?