Порой, заглядывая с неурочной проверкой в находящиеся в разработке дела, Петшиковский хватался за голову и начинал голосить так, что сотрясалось все старое здание бывших казарм. Детали шефа не волновали, но вот хаос в самих бумагах приводил его в неистовство. В такие минуты Глеб искренне опасался, что под начальственной стопой проломится пол и стол уважаемого рейяна Петшиковского приземлится сначала на голову его прямому подчиненному на втором этаже, а потом все они вместе свалятся прямо на Ковальского.
Шеф жандармерии, конечно, имел прибавку к жалованью за свою дополнительную ответственность, но прибавка никак не окупала эту самую ответственность. Об этом уважаемый начальник прямо или косвенно любил напоминать своим подчиненным, что не прибавляло ни любви, ни уважения к самому начальнику.
Хуже становилось лишь в моменты, когда по той или иной причине из столицы приходили поздравления, грамоты или награды для управления магконтроля, ведь предназначались они конкретно и поименно самим управленцам, а шефа не упоминали даже в сопроводительном письме.
Самой памятной историей последних лет была зачистка демонического прорыва четырехлетней давности, за которую Ковальский и его коллеги получили премии и медали из рук специально прибывшего из столицы чиновника. В тот день рейян Петшиковский ничего не сказал, хотя его лицо выражало целую гамму эмоций. Не сказал он ничего и через день, когда местная газета вышла с большой статьей, посвященной Броцлавскому управлению и его работникам. И даже когда из столицы прибыл журналист, пожелавший написать статью для толстого «Гаручского еженедельника», шеф жандармов сохранял лицо. Но стоило выйти статье, где его вновь не упомянули, как рейян разродился столь цветистой речью, что на первом этаже с потолка еще неделю сыпалась меловая пыль от потрескавшейся штукатурки. И еще несколько месяцев после этого шеф ежедневно вызывал всех управленцев к себе и делал им настоящий разбор полетов. В магии, как и любой обычный человек, рейян Петшиковский понимал очень и очень мало, так что доставалось парням за что-нибудь мелкое, вроде расточительства или внешнего вида. И объяснения, что журналист сам проигнорировал личность шефа, не уняли яростного пыхтения рейяна Петшиковского.
Сам Глеб бумажки ненавидел, но, за неимением в подчинении отдельного человека для столь нудной работы, с раздражением и мысленными стонами лично брался оформлять все дела. На первом году он пробовал поручать документы заботам Давидовского, но быстро сообразил, что коллега способен без всяких мук совести запихать листочки в папку, по форме заполнив только титульник. Завацкий с подобной работой справлялся гораздо лучше, но настоящим талантом младшего управленца был сбор информации. Если требовалось быстро собрать полные сведения о том или ином человеке, проще было поручить это занятие Влодеку, а не отягощать его подвижную и деятельную натуру сидением над бумагами.
Выходя из казенного самохода, Ковальский с надеждой глянул сквозь узорчатое стекло высоких входных дверей жандармерии. Двери эти установили здесь с полсотни лет назад. Кто-то решил, что стеклянные вставки из обычного и желтого стекла в виде узора ромбиком сделают данное здание более привлекательным для посетителей. Не вышло.
Вскоре после установки к дверям приладили новомодный тогда гномский механизм, захлопывавший створки. С годами пружины в механизме немного проржавели, денег на очистку и смазку дорогостоящей конструкции жалели и шеф, и хозяйственник, а сами двери, наборные, толстые, с латунными литыми ручками, рассохлись и потемнели от времени. В итоге каждому, кто входил в здание, казалось, что он ступает в пасть какого-то древнего монстра, челюсти которого натужно скрипят, будто ветви старого дерева, из самых недр светит желтоватый недобрый огонек, а в спину норовит кто-то пихнуть, чтобы жертва поскорее свалилась в голодное нутро. Именно поэтому выбегали из жандармерии люди гораздо быстрее, чем заходили внутрь, порой даже радуясь тугому механизму дверей, пинавшему их под зад.
Надо сказать, что через парадные двери в жандармерию мало кто входил. Даже сами жандармы предпочитали боковые входы, коих в здании, построенном в виде буквы «П», было целых шесть.
Но Глебу чем-то нравились и эти скрипучие двери, и мутноватое стекло, которое раз в месяц пытался отмыть уборщик, и широкий темноватый холл, пол которого был выложен квадратными серыми плитами. Входя в здание, Ковальский неизменно чувствовал свою причастность к важному и нужному делу, которым занимался, нередко представляя, что не работает в одном из учреждений королевства, а обитает в древнем замке, подобно многим поколениям магов из прошлого. Сейчас уже не осталось ни тех магов, ни замков, которые было бы по карману содержать большинству магических родов, но это не мешало мечтать о подобном.