Мужчина с собачкой

Приняв решение и взбодрившись, я решила встать и выбраться наружу, чтобы, смущаясь и поминая всех храксов разом, уединиться в каких-нибудь кустиках. Это действие всякий раз вызывало стыд и панику, а потом я тщательно отгораживалась от воспоминаний, но ничего поделать не могла. Не бесплотный же дух! А человеческие удобства мне… неудобны.

Но при попытке соскочить с дивана я запуталась в собственных ногах и кулем свалилась на пол, приложившись плечом.

– Хракс! – невольно вскрикнула я и тут же зашипела от боли не хуже змеи. – Как же больно!

Но через миг неприятные ощущения отошли на второй план, ведь я валялась на холодном полу в тонкой батистовой ночной рубашке! А из-под нее торчали мои родные светлые ножки. Без признаков шерсти.

– Что?! – взвизгнула я и вскочила. Тут же пошатнулась и едва не свалилась снова на пол. – Не может быть!

Завертевшись на месте, я попыталась осмотреть себя со всех сторон. Ничего, конечно, не вышло, но ноги и руки рассмотрела и потрогала, за попу себя ущипнула, по плоскому животу хлопнула. И совершенно счастливо рассмеялась.

Я была собой. Пусть немного чумазой и на первый взгляд похудевшей, но собой!

Едва ли не улюлюкая от радости, помчалась в ближайший санузел, где вроде бы было зеркало. Очень уж хотелось увидеть свое родное личико! Я уж не чаяла обрести свой прежний облик.

Из зеркала на меня смотрела встрепанная и грязноватая девица, но лоб, нос, глаза, щеки и губы явно были моими. Правда щеки как-то странно ввалились, словно я все эти дни голодала.

– Но какая разница, если это я? – улыбаясь и плача от счастья, спросила себя и пожала плечами.

Следующие полчаса я пребывала в полном блаженстве, а ведь когда-то не представляла, какое это счастье – быть человеком с доступом к благам цивилизации. Я умылась, вытряхнула мусор из волос и заплела их в тугую косу, а потом с наслаждением воспользовалась и остальными прелестями человеческого жилья. После всего этого я была готова любить весь мир и каждого в нем по отдельности.

– Кроме Кшиштофа! – напомнила я себе.

Радость тут же немного увяла. Беды, что свалились на мою голову, напомнили о себе и потребовали хоть какого-то решения. И была парочка на самом деле важных, требовавших незамедлительного решения.

Я вернула себе свой облик, но не могу предстать перед всеми в ночной рубашке! Тем более перед Глебом. Я же сгорю со стыда еще до того, как смогу внятно объяснить ему произошедшее со мной.

Но и спрятаться не могу. Нужно дать знать, что я нашлась, все рассказать и описать Кшиштофа, чтобы его нашли маги и жандармы.

Объясняться лучше всего с Ковальским. Он не похож на того, кто надумает себе всякого, не разобравшись. А мне нужен лояльный человек в рядах правопорядка.

Обдумывая свои действия, я еще раз умылась и вышла из ванной комнаты. Для начала стоило найти какую-нибудь одежду и обувь… Но вряд ли что-то подобное было в этом доме.

– Хракс! – искренне выругалась я.

Вспомнился родной дом, где остались все мои вещи. Но я ведь туда не добегу! За окном уже светает. И пусть все еще идет дождь, я рискую кого-нибудь встретить.

Дом Глеба ближе…

Эта мысль показалась мне более здравой и реалистичной.

– Если стащить у следователя кое-что из вещей, ключи, быстро сбегать… Вернуться… – рассуждала я, вертя идею так и эдак. – Стоит рискнуть! До пробуждения Ковальского еще часа два, наверное. Я успею.

Приняв решение, я осторожно подступилась к лестнице и крадучись направилась наверх.

– Лишь бы не разбудить, – на грани слышимости пробормотала я себе предупреждение.

До спальни я шла несколько минут, боясь наступить на скрипучую половицу. А мысленно корила себя за тот шум, который уже произвела ранее. Что мне мешало задуматься раньше? Могла же предстать перед Глебом во всей красе! После такого уже ничего и объяснять не надо, от стыда закопалась бы прямо в пол.

Дверь в спальню чуть скрипнула, и я обмерла, застыв памятником самой себе. Не хватало только грозди винограда или кувшина – статуя мраморная, одна штука.

Снова дышать я начала через минуту, так и не услышав звуков из комнаты. Боясь открыть дверь полностью, проскользнула в небольшую щель и воровато осмотрелась. Спальня была большой и светлой, с одним окном, гардины на котором сейчас раздернуты в стороны. Но я и так видела бы все достаточно четко. Мое зрение, похоже, еще не до конца вернулось к привычному, оставаясь более четким, звериным.

Кровать занимала значительную часть комнаты и представляла собой гигантское лежбище, вырезанное из белого дерева. На этой кровати Ковальский как-то терялся, хотя все же представлял собой весьма пикантное зрелище.