Мужчина в колготках

Меня, естественно, все обыскались. Всю дивизию подняли на уши. Маме телефон оборвали: «Ваш сын не приехал домой?» Она говорит: «Он, вообще-то, у вас должен быть, в армии…» И начала сама меня разыскивать. Нашла случайно, через одного моего друга — Игоря Гарусова. Конечно, попало мне от нее знатно. Но что делать, надо сына от уголовной статьи спасать.

Мама связалась с нашим майором Карпухиным. Она как-то умеет так найти подход к людям. Убедила его, что не надо Пескова наказывать. Он ей говорит: «Привезите сына в дивизию ночью, чтобы никто не видел». И вот меня контрабандой, в темноте, под конвоем мамы проводят на территорию дивизии.

Идем прямо к Карпухину домой. Открывает мой офицер — в трусах. Я смотрю на него как побитая собака, и сказать-то мне, в общем, нечего. Вижу — и он прекрасно понимает, что происходит. Ситуация дурацкая. Не находит ничего лучшего, чем сказать:

— Солдат, почему не в форме?

Я не растерялся:

— А вы?

Он только руками развел от такой наглости. Говорит:

— Так, мамочка, проходите на кухню, а ты — быстро в полк, и чтоб в форме стоял передо мной через час, как хочешь.

Я пулей лечу к своим друзьям, которые еще дослуживали, — ребята, дайте форму! А они все побольше меня, я же мелкий. Мне их форма велика, все висит: ремень кое-как, шапка набекрень… Настоящий Максим Перепелица. В общем, как-то снарядили. Возвращаюсь к Карпухину.

— Товарищ командир, рядовой Песков прибыл в ваше распоряжение!

Он на меня посмотрел и воскликнул:

— Боже мой! И это наша российская армия!

И добавил, уже маме:

— Мамочка, езжайте домой, ни о чем не беспокойтесь, он за моей спиной.

Было самое начало декабря. Карпухин втихую запер меня в новом учебном корпусе, на территории полка. И говорит: «Я тебе даю три недели, вот этот месяц, который ты гулял, должен отработать».

И дал мне задание — оформить стены учебного класса. Дал мне чертежи, размеры, что и как должно висеть. Ко мне приставили солдата, они менялись, а я был на замке. Единственная связь с внешним миром — открытая форточка, куда можно было курить. Три недели я рисовал. За мной выносили ведро, мне приносили еду. А я работал. Отрабатывал свой побег.

Меня уволили 29 декабря. Мама за мной приехала, я пришел, уже в нормальной форме, к Карпухину:

— Товарищ командир, ваше задание выполнено.

И он со слезами на глазах отдает мне документы.

— Все, — говорит, — вы уволены из рядов Вооруженных Сил Советского Союза.

Мы с ним выпили армейские «боевые сто грамм», расцеловались, и, к сожалению, больше я его не видел. Дай Бог ему и его семейству счастья!

На последней электричке мы с мамой уехали в Москву. Так закончилась моя армейская служба.

P.S. Светлая память командиру батальона майору Крохину и капитану Водолазову, которые погибли в Афганистане. Низкий поклон всем моим офицерам.

Здравствуй, Одесса!

Прожив столько лет и побывав в самых разных ситуациях, теперь я точно знаю — случайно люди не встречаются. Это Богу так угодно, зачем-то это надо. Другое дело, что люди сами должны понять, для чего же они встретились.

У меня был друг, как я уже говорил, режиссер театра МГУ, Иосиф Петрович Потапенко. Он когда-то был артистом балета, потом, в силу возраста, ушел со сцены, поступил на режиссерский, был учеником Марка Захарова.

Я студентом ходил в театр МГУ на спектакли и узнал, что при нем есть школа-студия, где Потапенко преподает. А мне же все любопытно и хочется актерское мастерство «прокачать». Я подошел к Иосифу Петровичу, спросил, можно ли походить к нему в студию. Он проверил меня опять, как при поступлении: стихи, басня, проза… Ну говорит, давай. И стал меня учить актерскому ремеслу.

Потом был призыв в армию. Как я уже рассказывал, провожали меня на квартире Владимира Никольского, с которым мы дружили. Компания собралась большая, и Иосиф Потапенко в том числе. А еще был там один человек, которого я до этого не знал, — молодой мужчина из Одессы — Игорь Гарусов, друг Володи Никольского.

Мы подружились за эту ночь так, как будто знали друг друга давно. Утром мама в слезах, я уезжаю на Белорусский вокзал, в военкомат, все меня провожают гурьбой…

В то время все писали друг другу письма, и я не стал исключением. Армия вообще способствует эпистолярному жанру. Все два года я писал моей первой любви — Ларисе Белогородцевой (мы с ней познакомились, когда нам было по 15 лет, а потом, спустя несколько десятилетий, она как-то пришла ко мне на концерт). Много кому писал, в том числе и Игорю, который уже уехал в свою Одессу.

Когда я в конце службы сбежал из армии, мама не знала, где меня искать, и стала звонить всем, кто тогда был на моих проводах. До Иосифа Петровича дозвониться не смогла, но вышла на Игоря — тот из Одессы прилетел меня искать в Москве. А они дружили с Володей Никольским. Естественно, где может быть Песков? У Никольского. Там они меня нашли. Откуда уходил, туда и вернулся.

Мама с Игорем повезли меня обратно в армию. И когда мы вернулись в Москву, Игорь сказал мне: