— Вот именно! — выпалил Линь, свисая с перил. Говорил он чисто, без всякого акцента.
Жермен и Нина покраснели и захихикали. Они сердито зыркнули на Линя, после чего снова заулыбались, смущенно посмеиваясь.
Чарли расхохотался вместе с ними, давая понять, что не считает Линя дерзким мальчишкой. А потом сказал:
— Ну да ничего, Линь, мы с этой штуковиной разделаемся в два счета. Проку от нее никакого, то и дело трезвонит почем зря.
Чарли и сам не заметил, как перешел на говор, принятый в округе Бейкер, тем самым как бы говоря мальчугану: «Ты — парень что надо. Мы с тобой одного поля ягоды».
Что стряслось со всеми этими богатенькими сынками? С воспитанными юношами, выпускниками частных школ? Идиотские школы взращивали совершенно новую породу современной аристократии — молодые люди к шестнадцати годам уже успевали устать от жизни, превратиться в циников, стать флегматичными и равнодушными. В то же время эта молодежь получала отменное воспитание, а своей исключительной вежливостью способна была довести до белого каления. Парни не занимались спортом, не интересовались ни охотой, ни рыбалкой, не ездили верхом и вообще сторонились животных. Их смущали привилегии перед другими, они предпринимали отчаянные попытки скрыть свое положение в обществе, рядились в бейсболки, безразмерные штаны и прочие тряпки обитателей гетто, их страшила возможная зависть со стороны других, они воспринимали мир, совершенно не умея радоваться жизни, они были какими-то… выхолощенными.
Тут по лестнице, минуя семейство У, спустилась еще одна особа — маленькая худенькая женщина в белой униформе, надетой, как видно, впопыхах. Она пыталась укротить свои черные волосы, падавшие на лицо, но прическа у нее была не лучше, чем у Жермен и Нина. Шла она босиком и в руках несла небольшой сверток. Это была Хэйди, филиппинская няня с маленькой мисс Кингсли Крокер на руках.
Босиком филиппинка шла вовсе не по причине невероятной спешки. Хэйди оказалась самой подходящей няней из всех тех, кого они перепробовали за одиннадцать месяцев, вот только везде и всюду ходила босиком. И эта ее босоногость каждый раз бросалась Чарли в глаза. Как-то в студенческие годы он взял в библиотеке Технологического одну книгу. В этой книге были иллюстрации килтов и прочих атрибутов шотландских кланов. Яркими красками изображались шотландские землевладельцы, наряженные для выступления в оркестре, — у всех были голые ноги с крепкими, мускулистыми икрами, и совсем никакой обуви. Как будто это было чем-то исконным, первобытным, без чего никак нельзя обойтись, пусть даже прошло много времени и одеваться стали иначе. Чарли видел себя таким же, манера ходить босиком пришлась ему по душе. Вот только он никак не мог решить для себя — желательно ли такое в няне или нет.
Хэйди обогнула последний поворот перил, остановилась перед Чарли и бодро осведомилась:
— Все порядок, мистер Крокер?
— Порядок, — подтвердил Чарли, — полный порядок. Так… ложная тревога. Она испугалась?
Жестом он показала на Кингсли, это маленькое бледное существо, свернувшееся у няни на руках и, очевидно, крепко спящее. Она. Чарли терпеть не мог имя Кингсли и старался не произносить его лишний раз.
— Нет-нет, мистер Крокер. Она не просыпаться.
Глаза маленькой девочки были плотно закрыты, голова опущена — она прижималась к животу Хэйди. Жермен и Нина, проявляя вежливость, засуетились вокруг законной наследницы. Затем, повернувшись к хозяину дома, обе снова смущенно захихикали. Поначалу Жермен и Нина смотрели ему прямо в лицо, но затем перевели взгляд на рубашку-поло, облегающие бриджи и начищенные до блеска сапоги. Дойдя до сапог, они снова оглядели его, уже снизу вверх: бриджи, рубашка-поло, лицо. Линь тоже рассматривал Чарли, только взгляд его был прикован к щегольским сапогам. И Хэйди, няня, оглядела его всего, но остановилась именно на сапогах. Все они, исключая младенца, были разбужены сигнализацией, все дружно выскочили в холл и увидели кэпа Чарли, вырядившегося в высокие черные сапоги, как будто он собирался вскочить на лошадь в три пятьдесят пять утра. «Погодите, я вам объясню!» — пронеслось в голове у Крокера, но он одернул себя. Уважающие себя мужчины ничего никому не объясняют.
Вдруг до него донесся тихий, чуть ли не заговорщицкий шепот за дверью спальни. И не просто шепот, а еще и смешки. Уолли! Серена! Он ушам своим не поверил. Они так мило беседуют, прямо друзья закадычные. Что Чарли совсем даже не понравилось. Эти двое едва знакомы, да и какие между ними могут быть отношения, кроме натянутых? При том щекотливом положении, которое каждый из них занимал в семье. С чего это они там развеселились? Какими такими шуточками обмениваются? Не иначе как насмехаются над ним, Чарли, зубоскалят на его счет.
В этот момент дверь открылась — из спальни появился Уолли. Он вечно ходил с опущенной головой, уставившись в пол — из-за сутулости и общей вялости организма, — но сейчас на его губах играла улыбка. Уолли поднял голову, увидел отца, и улыбка испарилась, уступив место прежнему, ничего не выражающему взгляду.