Мужчина в пробирке

– Что, чисто исследовательский интерес? Ну, учитывая, что у тебя вместе с мужским началом отобьет и память – до тех пор пока мы не будем готовы ее вернуть, – можно и пооткровенничать!

Лиза глухо застонала.

– Оксана Павловна, напомните мне потом – добавить Елизавете Николаевне мужского преобразователя, – холодно сказала Майя. – Надо так рассчитать, чтобы они с доктором Васильевым находились в равных условиях. Это будет только справедливо, верно?

– Не боишься, что потом я буду искать тебя, чтобы прикончить? – прохрипел Артем.

– Не боюсь, – легко засмеялась Майя. – Не боюсь, потому что у меня сейчас началась полоса удач! Понимаешь, мне всю жизнь не везло. Я очень дорого платила за то, что другим само валилось в руки. Я хотела быть лучшей, а судьба отбрасывала меня пинками назад. Я шла на все ради журналистской карьеры, а меня смешали с грязью медики! Я возненавидела медиков, само слово «врач» мне теперь кажется отвратительным… Именно поэтому я с особым удовольствием буду наблюдать за твоим гендерным преобразованием.

– Потому что я – врач?

– Потому что ты – врач, именно так. Но знаешь, что смешнее всего? Меня вернуло к жизни то, что меня и погубило. Медицина! Этим летом я была в Одессе. У меня там тетя живет. Тетя Тая, Таисия Леонидовна. Я довольно редко у нее бывала, хотя она все зазывала меня и говорила, что в любой миг для меня открыта дверь, – а этим летом меня вдруг словно бы толкнуло что-то: надо ехать в Одессу! Ну, я и решила махнуть рукой на Грецию или Италию… Прибыла без предупреждения, а тетка затеяла ремонт своего домишки на Французском бульваре. Говорит, не ждала меня. Ну, не возвращаться же обратно! Я поселилась в старой летней кухне-мазанке. Знаешь, что такое мазанки? Это такие хатки, буквально сплетенные из соломы и прутьев и поверху обмазанные глиной, а сверху побеленные известкой. Их довольно много строили после войны, когда жить в разрушенной Одессе было решительно негде. Тогда же построили и эту. И я поселилась в ней. А что? Весьма экзотично! От блох там была рассыпана полынь, которая пахла совершенно одуряюще… Жара стояла ужасная, но в моей мазанке было прохладно и даже весьма уютно. Одно плохо: глина то и дело осыпалась по ночам, причем очень сильно шуршало в одном углу. Тетя Тая говорила, что эту стену ремонтировали много лет тому назад, да, видно, заделали ее плохо. И вот однажды начались ливни. И эта стена развалилась. Образовалась огромная трещина. И стена оказалась двойной! В ней был устроен тайник! В нем я нашла какие-то свертки, обернутые кухонной клеенкой и промасленной бумагой. В них находились коробки с запечатанными пробирками, тщательно обернутыми ватой, а также старые тетрадки и папки с листками, отпечатанными на машинке и исписанными от руки чернилами. Текст наполовину расплылся, наполовину стерся, но все равно – это была страшно интересная и романтичная находка… особенно если учесть, что ни слова на этих листках невозможно было прочитать! Ну, ты видел этот текст и понимаешь, что первым моим желанием было эту чухню выбросить. Но тут появилась тетя Тая. Ох, как она раскудахталась… Как она разрыдалась! Оказалось, что это были записки ее покойного брата, Дмитрия Шелестова. Дядя Митя… я слышала о нем немного. В семье его называли Митя-псих, причем с его сумасшествием было связано что-то скандальное, неприличное… Но толком я ничего не знала. И вот тетя Тая мне рассказала, что именно это было.