Мужчины из женских романов

Был еще только один момент, когда Света боялась, что Клара, зажмурившись от смущения и перекрестившись, отважится рассказать человечеству в ненужных ему анатомических и других подробностях, как лишилась девственности. И собьется с только что обретенного ритма. Но у беллетристки духу не хватило. Она словно забыла, что когда-то была непорочна. И это врезало по редакторским и женским нервам сильнее, чем десятитысячное откровение о первой близости. Если такая активистка из всего набора секс-терминов не употребила единственный – дефлорация, то что же с ней тогда делали? «Не надо сдергивать лишних покровов», – бормотала довольная младший редактор Лыкова. Но строптивица не удержалась. Правда, в неприличном виде представила родную тетку. Та участвовала в телепередаче провинциального канала про изготовление сладостей. И, когда неопытная ведущая задала мужчине-кондитеру вопрос «И давно вы этим самым занимаетесь?», прыснула. В их семье «этим самым» называли не взбивание крема, а секс. Услышав громкое хихиканье, ведущая и кондитер недоуменно на нее уставились. Тетка покраснела и чуть не заплакала. Камера безжалостно фиксировала ее состояние. Если верить Клариссе, именно тогда у экрана она, маленькая девочка, поклялась, что никогда ничего не будет стесняться. «Все-таки реальные факты в дебютных повествованиях узнаваемы сразу: такого не выдумаешь», – подумала Света.

Утвердившись за счет весьма симпатичной в своей неискушенности родственницы и вспомнив клятву, гордая писательница решила ее исполнить. И, не заморачиваясь изяществом прыжка на другую тему, с красной строки начала:

«Они прощались со своей учительницей русского языка и литературы, пять занятых женщин, которые сочли необходимым бросить все дела по такому грустному случаю. Что-то хрустнуло внутри, когда узнали о похоронах. И вот стояли – по две желтых хризантемы в руках у каждой, а ведь не сговаривались, даже неловко, был же порыв штук десять роз купить. Жадность проклятая… Двадцать пять лет назад она была классным руководителем их буйного выпускного одиннадцатого «А». Десять лет тихо выживала на пенсии. И умерла.

В маленькой квартире было так пусто, что дешевый гроб представлялся единственной мебелью. Хотя вроде еще что-то редко лепилось к стенкам. Одноклассницы трудно узнавали в высохшей старушке, повязанной белым хлопчатобумажным платком, с погребальной ленточкой на лбу грозную полную красавицу Аллу Ивановну. Человек пять родственников сновали вокруг бесплотными тенями. В сторонке плакали историчка, химичка и завуч, Гурий Моисеевич, – тоже пенсионеры, тоже одряхлевшие до неузнаваемости. Вот и все. На улице перед подъездом надо было говорить. И Гурий Моисеевич произнес речь. Он явно существовал в какой-то своей реальности. Назвал покойницу великим учителем. Хранителем бессмертной русской литературы. Подвижником. И торжественно закончил: «Лишь таких людей провожают в последний путь скорбящие коллеги и благодарные ученики!» Неизвестно, что испытывали отставные педагоги, но ученицам было стыдно. Хотелось бежать по домам всех, кого она выучила за тридцать пять лет, и насильно тащить сюда. Но расстроенные одноклассницы и на кладбище не поехали. Оправдались перед собой тем, что надо уступить места в автобусе пожилым соседкам, которые вдруг исполнились решимости быть вместе с Аллочкой до ее могилы. Однако разбегаться на ближайшем углу было как-то нехорошо. И та, что жила ближе всех, сказала: «Помянем у меня». Купили красного полусладкого вина и беляшей с мясом, как в школе…»

Света видела такие похороны старых учительниц и чуть не зарыдала от жалости. Но редакторского опыта девушка уже набралась. Потому что в голове крутился юлой и, чудилось, даже жужжал вопрос: «Зачем в романе о молодой любви появились женщины, которым за сорок?» Их было недостаточно для траурной церемонии, но слишком много для эпизода. Кларисса же на десяти следующих листах увлеченно разбиралась в прежних и нынешних взаимоотношениях одноклассниц, будто без этого нельзя было дать им выпить, закусить и разойтись. И наконец изволила объяснить. Героиня навестила подругу, они дули легкую колу и смотрели новый фильм – библиотечный день, занятий нет, самое время повышать культурный уровень. И вдруг после полудня явилась мать подруги с четырьмя довольно ухоженными хмурыми тетками. Те поздоровались и обещали «не мешать счастливым лентяйкам, тем более что заглянули на часок». Но поскольку расположились за стенкой, а межкомнатные проемы были арочными, девушки вынужденно их слышали. Когда сообразили, что бабы пьют за упокой души какой-то Аллы Ивановны, вникать в киношные проблемы расхотелось. Выключили компьютер. «Они действительно быстро уйдут. У мамы в четыре совещание, которое можно пропустить только из-за собственной кончины», – шепнула подруга и улеглась на тахту с глянцевым журналом, заткнув уши наушниками. Героине Клары не возбранялось сделать то же, устроившись в кресле. Но она просто закрыла глаза и расслабилась.