Мужчины на моей кушетке

Может быть, меня соблазнило то, что мы собирались в самый романтический город Мексики, город, настолько одержимый романтикой, что по ночам местные исполнители баллад часами расхаживают по извилистым, не шире переулка, улицам, распевая любовные серенады, а горожане следуют за ними, распивая вино и вторя певцам. Прогулка заканчивается в Переулке Поцелуев, чье название говорит само за себя.

Этот город целиком в моем стиле. Если бывают на свете города – родственные души, то я наконец нашла свой Единственный.

Я хотела выйти замуж в огромной испанской колониальной церкви с розовым куполом, стоящей в центре городка. Я забыла, конечно, о своих планах на окончательное расставание, и мы вошли в самую спокойную и стабильную фазу наших отношений.

Рами даже подал на развод, причем по собственной инициативе. Я была поражена. Мне пришлось согласиться с тем, что их с женой договоренность разъехаться, а не развестись имела исключительно финансовую основу. Решение подать на развод означало, что Рами вот-вот ждет значительная финансовая потеря, и я понимала, насколько много это для него значит, учитывая, как упорно он трудился над созданием своего нынешнего положения.

Его история была одной из тех самых историй о бедном иммигранте, реализовавшем «великую американскую мечту». Рами вырос в лагере беженцев, прилетел в Соединенные Штаты с билетом, купленным на одолженные деньги, и ему пришлось год трудиться, чтобы отдать долг.

Он прибыл в Нью-Йорк с 67 долларами в кармане и поселился на Бей-Ридж в Бруклине в двухкомнатной квартире вместе с восемью другими парнями. Он пахал, как вол, обычным служащим в манхэттенском гастрономе и копил деньги, пока не смог купить собственный магазин пополам с одним из своих коллег. Они выкупили помещение, отремонтировали его и заработали больше денег, чем он когда-либо видел в своей жизни.

Теперь, годы спустя, Рами владеет множеством магазинов и земельной собственностью. Ему больше не нужно работать, а он по-прежнему носит с собой все тот же старый бумажник и всегда держит в нем ровно 67 долларов. Говорит, это напоминает ему, что в самом худшем случае он останется при своих – хорошее напоминание, учитывая, что он бывает даже более импульсивным, чем я.

Я понимала серьезность его решения и уважала жертвенность, покорность и великодушие, скрытые в нем. Для него это был серьезный шаг к доверию в наших отношениях.

* * *

Через несколько недель Билл сказал мне, что жена подозревает его в неверности, и спросил, может ли она поприсутствовать на одном из наших сеансов. А заодно предупредил меня, что она считает психотерапевтов шарлатанами, эксплуатирующими людские беды ради денег.

– Думаю, она хочет убедиться, что я действительно хожу на терапию, – сказал он, – а не встречаюсь с какой-то другой женщиной.

Я поощряю пациентов включать своих супруг в процесс лечения. Мне хотелось бы, чтобы они были честны друг с другом, но Билл уже подпортил картину, сказав Наташе, что он ходит на терапию, чтобы избавиться от небольшой депрессии. Встречаться с женой пациента – довольно трудная задача, и тем более трудная, если она не знает, что на самом деле происходит. Некоторые терапевты даже не соглашаются работать с супругами индивидуально. Какая уж тут ответственность, когда каждый из пациентов стремится сохранить свои секреты!

Наташа оказалась женщиной средних лет, вела себя с достоинством, которое почти замаскировало ее нервозность. На ней была простая консервативная блузка на пуговицах и удобные слаксы. Светлые волосы подстрижены в каре. Я видела, что в кабинете психотерапевта она чувствует себя не в своей тарелке: по коридору между кабинетами она шла с оборонительной бдительностью, будто проникла в ведьмину берлогу.

Наташа растянула губы в улыбке и вяло пожала мне руку, тщательно оглядела мой кабинет и присела на диван.

Хотя жена Билла с сомнением относилась ко всему психологическому сообществу, когда она расслабилась и опустила свои щиты, я почувствовала в ней внутреннюю теплоту, которая никак не сочеталась с прохладным эмоциональным описанием, данным ей Биллом. Ее розовое свежее лицо на самом деле так и веяло добротой.

В течение первых нескольких минут Наташа нечасто подавала голос, но ее глаза вели со мной напряженный диалог. Она сканировала меня, потом переводила взгляд на Билла, если я смотрела на нее. Иногда она исподлобья оглядывала нас обоих, потом отворачивалась с пустым взглядом, явно о чем-то задумавшись.

– Расскажи мне, о чем вы здесь разговариваете, – тихо попросила она Билла.

– О депрессии.

– И это помогает?

– Да.

– Дома ты такой отстраненный, если вообще появляешься. Ты так много времени проводишь вне дома. Неужели ты забыл о своих детях?! – Наташа внезапно разразилась слезами. Я подвинула к ней коробку с салфетками.

– Я прихожу домой каждый вечер, чтобы уложить их спать, – возразил Билл.

– А потом уходишь. – Она положила ладонь поверх его руки, словно для того, чтобы взять его за руку, но он не ответил на ее движение.