Мужчины, рожденные в январе

«Тяжело ему будет привыкать к деревенской жизни, — думает Бесцветов. — Схлынет теперешняя беспечность, придут утомительные будни — тоскливо без дела станет, без успокаивающего и очищающего душу дела». О своих предстоящих бедах и неувязках Иван Николаевич уж не думает, Теперь не предвидит и не предчувствует их. Ему кажется, что новая жизнь в городе им начата основательно, добротно: все пристроены к понравившемуся делу, жильем семья будет вот-вот обеспечена.

Олег Лукич крутит головой, сладостно чмокает губами и открывает глаза.

— Ты куда в такую рань? — спрашивает он Бесцветова.

— Шестой час уж, а в семь автобус, — шепчет Иван Николаевич.

Олег Лукич спускает с кровати ноги, тянется за брюками, висящими на стуле. Иван Николаевич замечает, что ноги у него сильные, заросшие волосами. «Крепок еще мужик, ничего не скажешь!» — завистливо думает он.

— А голова-то, го-ло-ва! — Олег Лукич трет свой большой лоб и добавляет: — Сейчас что-нибудь придумаем.

— Будет думать-то, куда уж? На автобус опоздаю, — шепчет сердито Бесцветов, вспомнив ночные слова жены Олега Лукича. Но похмелиться ему хочется, голова и у него болит. — Как бы супружница твоя не того…

— Да нет, она у меня под пятой ходит, — как-то больно уж неуверенно говорит новый хозяин.

Он уходит в другую комнату и долго о чем-то шепчется там с женой. Вот жена его начинает упруго ходить по дому.

«Уговорил, — облегченно вздыхает Бесцветов. — Такую королеву нелегко уговорить».

Появляется Олег Лукич.

— Пойдем умываться, завтрак сейчас будет готов, — говорит он.

На улице свежо, пахнет огурцами, солнце только взошло, от легкого ветра покачивается безросая листва на подсолнухах, цветах, тополе. В ещё слабом, розоватом свете солнца зелень выглядит молодой и сочной.

Иван Николаевич подходит к умывальнику под яблоней и внимательно рассматривает его. Умывальник не такой, что был прежде у Бесцветова — тяжелый чугунный, прибитый к столбу, врытому в землю. Этот — блестящий, никелированный, элегантный и очень красивый. Вместо бревна — стойка, покрытая лаком и раскрашенная под березу, а вместо табуретки, что была у Ивана Николаевича, тумба с белой раковиной. Тумба тоже покрыта лаком — культурно.

Иван Николаевич подосадовал, что сам такого умывальника раньше не смастерил — просто ведь и красиво.

— Кто делал-то? — вытираясь полотенцем, спрашивает он Олега Лукича.

— Плотник совхозный. Четвертную содрал. Туалет тоже думаю перестроить: выгребную яму вырою, унитаз поставлю — все как в лучших домах будет.

«За такую деньгу умывальник я бы получше сделал, — думает Бесцветов. — Руки до такого пустяка не доходили, все некогда было».

Они поднимаются по крыльцу в дом.

— Угол, что к сараю ближе, слегка проседать стал, — говорит Иван Николаевич, решив напоследок раскрыть все, даже мелкие недочеты в доме, которые раньше скрывал, дабы не сбавили цены. — Подлей под него бетона, а то стена потрескается. В крыльце пора опорные столбы заменить, лет десять они стоят, поди, сгнили. Крыльцо-то качается.

— Сделаю, я все сделаю. Внутри планировку думаю изменить: комнат поубавлю, залу расширю. В огороде порядок наведу, сирень выкорчую и посажу смородину — рекордсмена витаминов. Брокколи разведу.

— Что это такое?

— Брокколи? Лечебная капуста. Она сердце исцеляет, желудок и нервы. Облепиху посажу. Двести лет хочу прожить. — Олег Лукич самодовольно хохотнул.

«Он все под свое удовольствие подгоняет, — думает Бесцветов. — Нас городить комнатушки в доме нужда заставляла: надо было сначала сестре с мужем где-то жить, потом племяшу, тут дочь подросла. Чего ему-то, какие заботы без детей?»

Жена Олега Лукича, еще очень молодая на вид, приветливо встречает Бесцветова, усаживая за стол. Она в длинном цветастом, из японского материала, халате. В доме от ее опрятного вида становится веселее и, как кажется Бесцветову, даже культурнее!

«Чего ей? — думает Иван Николаевич. — Поди, всю жизнь не работала, а в конторе бумажки перебирала да языком чесала. Попробовала бы она, как моя Маринка…»

Он тяжело вздыхает.

— Давай по рюмашке, — говорит Олег Лукич, торопливо наливая в стаканы. — Выпьем теперь за то, чтоб у нас все на ять было, чтобы душой и телом мы свое счастье пили и, главное, здоровы были.

Жена бывшего северянина тоже из стакана хватила, лицо ее, разом залилось краской, глаза весело заблестели. Холеная, красивая, она стала какой-то свойской, простой.

— Простите, что угощение у нас все магазинное. Приедете в следующий раз, так я пирогов напеку, мяса нажарю особым способом, нашим северным, салатов наготовлю. Кухарить-то я люблю.

— Да что вы! Что вы! — завосклицал Бесцветов. Он забыл имя и отчество теперешней хозяйки и потому обращался к ней только на «вы». Вообще-то он ей не верил, даже тому, что она любит готовить. Тот ночной ее шепот в адрес мужа, с которым она теперь была наигранно ласкова, не выходил у него из головы, и он-то убивал в нем всякое желание верить этому человеку. — Вы, собственно, не суетитесь. Я и так доставил вам уйму хлопот. Будете в городе, заходите.