Мужчины своих женщин

Наверное, целую минуту я смотрел вниз, чувствуя мелкую дрожь в кистях рук. Потом втянулся обратно в комнату. Сердце колотилось, как у борзой, догнавшей зайца.

Зато уснул мигом.

Следующим вечером я пошел к моей девушке, как и договаривались. Дверь открыла не она, а ее мать, Анна Федоровна. Мы встретились впервые. И ее лицо было каким-то темным, заплаканным. Я не успел ничего сказать.

— Вы, наверное, Борис, — произнесла она с уверенностью.

— Я… — начал было возражать, но она продолжала:

— Произошло ужасное несчастье, Леночка в больнице.

— Что с ней?

— Вчера вечером пошла к вам, видимо, у вас была назначена встреча? И вот по дороге… не знаю, как это случилось, наверное, мальчишки какие-нибудь хулиганили… сшибли с крыши сосульку… или просто оттепель… попало прямо на Леночку, понимаете?! Простите, я плачу… простите…

— Да не может этого быть, — сказал я в отчаянии.

— Я сама до сих пор не могу поверить! За что, ну за что ей это, такая хорошая девочка, господи, а если она умрет, что мне делать тогда?!

— Не может быть…

— Говорю вам, она в больнице, без сознания!

Тутраздался звонок в дверь.

На пороге стоял… юноша — другого слова не подберу, хоть оно мне и претит. Нежный пушок на округлом слабом подбородке, в глазах лукавое любопытство ребенка, совершившего мелкий проступок, за который не выпорют, мягкие руки с длинными пальцами, никогда не поднимавшие ничего тяжелее… н-да. Боря. Поросенок. И вот из-за него?.. Я смотрел с холодным любопытством. Пауза затягивалась. Мать моей девушки (или уже не моей?) не понимала, кто этот еще один молодой человек на пороге ее дома. Потом, видимо, она начала догадываться. Чтобы не усугублять всего этого хаоса, я сказал:

— Мы выйдем поговорить с моим товарищем на одну минуту.

Взял Борю за руку и вывел его на площадку. Закрыл дверь.

Поздним вечером я возвращался из больницы. Было темно, все небо было усеяно крупными звездами. Я ехал по берегу Волги. Фонари вдоль дороги светили слабо. За краем обрыва тьма была непроницаема.

Зачем-то я вышел из троллейбуса на пустынной остановке. Даже водитель, наверное, удивился — зачем? Никаких жилых домов рядом, а время позднее. Однажды я вот так же удивился человеку, сошедшему ночью, в тридцатиградусный мороз, на остановке близ кладбища. Зачем? А кто его знает. Никто никогда ничего не знает.

Подождал, пока уедет троллейбус. Свидетели здесь не нужны. Подошел к обрыву.

За спиной промчалась «Волга» с включенной на полную мощь музыкой. Нездешний, летний мальчик-итальянец старательно выводил своим медовым голосом «Аве Мария». Через секунду музыка уехала дальше, умолкла, исчезла, растворилась в ночи. И стало совсем ничего не слышно.

Вздохнув, я начал спускаться вниз по склону. Каждый новый шаг делал в неизвестность. Лишь на том берегу горел какой-то огонек, слабо мерцая.

И конечно, я упал и покатился, сосчитал все кочки. Казалось, падал в пропасть. Внизу влетел головой в сугроб. Еле выбрался из глубокого снега, отплевываясь и отряхиваясь. Холод проник под куртку, ознобом пробежал по спине. Я подумал: господи, что это я здесь делаю? Надо выбираться. Попробовал лезть вверх по склону, но снег обрушивался, набиваясь мне под одежду. Через пять минут стало ясно, что здесь мне не подняться.

Коротко всхохотнув, я начал движение к тому берегу. Путеводный огонек все мерцал впереди, не гас, подавая мне надежду на спасение, надежду, которую в последнее время я начал уже терять.

В больнице врач сказал, что Лена пришла в себя. Меня к ней не пустили, но Анна Федоровна была у нее и вроде бы немного успокоилась — ее дочь выглядела не так уж плохо. Даже спрашивала про меня. О визите Бори мать ей ничего не сказала, да и сам Боря будет молчать — я очень хорошо его об этом попросил. Он вообще теперь будет держаться от Лены подальше. А там уж ей самой решать… Ревность? Конечно, я ревновал. Но сейчас я все забыл и все простил. А что поделать — ведь я ее люблю. И к тому же эта сосулька — мистика какая-то, честное слово, так в жизни не бывает…

Вот и середина реки. Так скоро! Даже обидно, ей-богу. Летом пытался переплыть, но понял, что не хватит сил, вернулся. А сейчас пешком по глубокому снегу — пять минут!

Огонек сделался ярче, яснее. А вокруг него сгущалась темнота. Что-то огромное и темное было на берегу, там, где горел огонь. Какое-то строение. Я приближался не торопясь. Здесь скрывался некий тайный смысл. Не просто так я сюда пришел, но ради этого… Ну, вот он и ответ.

Здание упиралось в небо островерхим куполом, и такие же купола, поменьше и пониже, располагались вокруг главного. А на нем, прочно укорененный, затмевая собою звезды, рассекал ночное небо огромный тяжелый крест. Он плыл через облака, суровый и непоколебимый на холодном ветру.

Огонь горел, и дверь была открыта.

УПЕРТЫЙ

Рассказ моего приятеля