Мужик и камень

Степанович и неожиданно улыбнулся. – Давайте-ка лучше еще кофе

с творожными пончиками.

Елена засмеялась, обрадованная тем, что обстановка

развеивается, и поспешила в кухню.

Они попили кофе, поговорили еще с часок, с другой, и Гомозов

стал собираться домой.

Филолет Степанович стоял уже на пороге, прощался, как его

вдруг осенило. Он внимательно посмотрел на Елену и взгляд его

испуганно соскочил. Тогда он уставился на носы своих зимних

ботинок и, стыдясь, тихо, почти с просьбой, выговорил:

– А вы заходите. Вы все равно заходите ко мне.

– Хорошо, буду, – одобрительно кивнула женщина. Она вновь

ласково обняла Филолета Степановича и щекотливо шепнула в ухо:

– Спасибо вам большое, что вы сегодня навестили меня!

– Заходите, заходите и вы… – нерешительно повторил

Гомозов, и теперь только повернулся к выходу, готовясь уходить.

– Зайду. Обязательно зайду! – с опозданием донеслось ему в

след.

Гомозов неторопливо шагал в сторону дома. Вначале он шел

не спеша, но вскоре мороз, пробравшись к самой коже, напомнил о

себе и заставил его прибавить шаг.

На мосту было тихо. Только проезжавшие раз от разу машины

тревожили ночное безмолвие. А если и случалась возможность

повстречать заблудших людей в эту звездную ночь, то они

попадались Гомозову в одиночестве по тропинке через обледенелую

реку. Этаким путем он сейчас переходил к городу, напрямую к

трамвайной остановке. Хорошо, что еще можно сократить дорогу

на пятнадцать, а то и двадцать минут, думал он, а то, обходя по

высокому длинному мосту, совсем околеешь.

Спустя полчаса Филолет Степанович был дома. На душе у

него вьюжило похлеще, чем за окном, в голове расхлябанно

хлопало сквозняками. С ним творилось что-то из ряда вон

выходящее. Временами его охватывал необъяснимый озноб, но

стоило только натянуть кофту, как тут же бросало в жар. Он жмурил

глаза и прижимал ладони к ушам, пытаясь избавиться от странной

несвойственной ему радости, напускавшейся на мозг, и

заставлявшей извилины изворачиваться подобно дождевым червям,

выброшенным на поверхность сырой земли. Но вдруг все менялось,

так же неожиданно, как и возникало, и мысли трезвели. Гомозов

начинал себя ругать за излишнюю сентиментальность и

слабохарактерность, сверлил претензиями свое сознание, бил себя

по щекам, и все бранил за слабость противостоять своим же

собственным чувствам. Так продолжалось до тех пор, пока

Филолета Степановича не сморил сон. Измученная мыслями голова

запустила аварийную функцию, и анестезия усталого сна

расползлась по всему болезненному телу. Благо это лекарство имеет

безусловное неукротимое действие.

***

Прошло около пяти дней, но женщина так и не явилась к

Гомозову. Тогда он сам направился к ней. Снова. Только собраться

на этот раз было проще, куда проще, нежели раньше. После работы

сел на нужный трамвай и вышел на остановке возле реки. Делов-

то… Оставалось пересечь реку по проторенной до самого льда

тропе, а там до общежития – рукой подать.

Однако, не успел Гомозов приблизится к дому Елены, его

охватило сомнение в правильности данного поступка. Сомнение

было настолько очевидным, что он вдруг остановился, будто дорога

оказалась перекрытой, развернулся и быстро зашагал в обратную

сторону.

– Эй, прынц! Прынц! Куда же ты?! – вдруг послышалось

позади Филолета Степановича. Он обернулся. То кричала женщина,

соседка Елены, высунувшая физиономию в форточку и уже

успевшая заприметить шагающего Гомозова. – Стой же! Ты куда?!

Куда же ты?! – страдальчески вопрошала несчастная – Когда же ты,

наконец, меня заберешь?! Прынц! Эй, прынц! Постой!

Услышав этот, уже знакомый голос, Филолет Степанович

сплюнул в сторону, выругнулся себе под нос и ускорился в шаге.

Ясно было одно. План визита потерпел неудачу.

***

Следующий день был суббота. С грустью Филолет

Степанович подумал, что ему не надо на работу. Придется остаться

дома с самим собой. Внешне он выглядел вполне обыкновенно:

аккуратно расчесанные волосы, ровный пробор, предельно чистая

выбритость, свежесть и выспавшийся вид. Но только внешне в нем

не наблюдалось изменений. Внутри же вертелись какие-то

странные противоречия, которые были неупорядочены и так быстро

сменялись, что он и сам не мог их уловить и хоть малейше

разобраться в их сути. После неудачной пытки зацепить и

проанализировать хоть одно неопознанное противоречие, он

оставил эту идею и более не возвращался к ней.

Чтобы отвлечься, Гомозов начал было перебирать вещи в

шкафу, но тут же бросил, из-за неэффективности данного метода.

Тогда он надумал прогуляться и освежить голову морозом, но и эта

мысль оказалась несостоятельной. Ведь выходной. А в выходной

эти «вампиры» шастают, точнее, летают, по улицам и даже холод их

не пугает. Правильным он счел остаться дома. Остался. Впрочем и

дома он не находил себе места… кроме единственного… Слился с

диваном, словно ящерица с камнем, принял маскировку,

накрывшись халатом в тон обивки, и бездвижно лежал,

уставившись на белизну потолка, старательно усеянную

многоточиями мух, которых за все время переквартировало у

Гомозова несчетное количество. Так Филолет Степанович лежал и

убеждал себя в том, что «отдыхает» и «наслаждается тишиной», как