Мужики и бабы

И может, оттого отмяк нутром Андрей Иванович, уступил Надежде, договорились они на базаре в Троицу купить свинью или хотя бы породистого поросенка, а объезженного жеребенка-третьяка Набата он продаст.

3

Федька Маклак, плечистый, широкогрудый малый шестнадцати лет, кучерявый в отца, прямоносый, но с припухлыми обуховскими веками и мелкими темными конопушками на переносице, собирался в ночное нехотя. Надо же! Нынче Вознесение. Вечером сойдутся на Красную горку со всего конца ребята и девки. Две, а то и три гармошки придут. Бабы вывалят из домов, мужики... Круг раздастся, разомкнут, что на твоей базарной толкучке. Девки цыганочку оторвут с припевками. Танцы устроят. А то еще бороться кто выпрет... Позовет на круг: "А ну, на любака! Выходи, кому стоять надоело!.." Не хочешь на кругу веселиться - ступай к Микишке Хриплому. Там в карты режутся: в очко, в горба, в шубу... И вот тебе, поезжай от эдакого удовольствия в ночное, копти там возле костра, Федька заикнулся было:

- Папаня, может, месиво сделать кобыле? Постоит и дома одну ночку.

- Я те намешаю болтушкой по башке! - отец ныне сердитый. - Она сегодня полсотни верст отмахала... Да завтра ей пахать целый день. Месиво... Пусть хорошенько попасется, а завтра овса ей дам.

Федька натянул на плечи старый зипун из грубого домотканого сукна да лапти обул по-легкому, без онуч, на одни шерстяные носки с мягкой войлочной подстилкой. Но в полотняную сумку, с лямкой через плечо, вместе с краюхой хлеба да бутылкой молока сунул свои модные широконосые штиблеты, а под зипун незаметно надел расшитую рубаху да плетеный шелковый поясок с кистями подпоясал. "Сбегу из ночного на игрища... От лощины до села не больше двух верст..."

Отец накинул на Белобокую ватолу, прихватил ее чересседельником, узел под брюхо свалил, чтоб не мешался. Подвел кобылу к завалинке, крикнул:

- Ты где там провалился? Или спать лег?

- Сичас, оборка вот запуталась, - Федька нарочито громко кряхтел и топал ногой.

Федька волынил... С порога летней избы он поглядывал в горницу, там, возле комода, перед большим висячим зеркалом в овальной резной раме стояла Зинка в нарядном голубом платье, облегавшем ее сильные загорелые икры, на зажженной лампе она нагревала длинные щипцы, потом накручивала ими волосы на висках. Каждый раз, когда она захватывала и накручивала щипцами очередной клок волос, Федька видел в зеркало, как вздрагивали и кривились пухлые Зинкины губы. "А, чтоб тебя скосоротило!" - ругался он про себя. Федьке нужен был этот комод позарез, у которого стояла Зинка. Там, в верхнем ящике, под бельем мать спрятала кошелек с деньгами. Он еще днем подглядел и до самого теперешнего отъезда вертелся у комода. Без денег нынче ночью какое веселье! Но, как назло, мать до вечера шила на машинке возле этого проклятого комода, потом пришла со службы Маня, выпроводила Федьку из горницы, стала переодеваться. А теперь вот эта растрепа кудри завивала. Маня и Зинка доводились тетками Федьке, но были чуть старше его, вырастали вместе и оттого дрались с незапамятных времен.

- Торба, ты бы язык загнула щипцами, а то он у тебя как помело болтается, - задирал Зинку Федька.

- Маклак, возьми онучи, потри лицо... Может, веснушки сотрешь, отругивалась та, не отрываясь от зеркала.

На улице послышался частый конский топот, Федька заглянул в раскрытую дверь и увидел сквозь коридорные стекла подъезжавшего Саньку Чувала: тот, высоко задирая локти и отвалясь на спину, круто осадил своего лысого мерина прямо под окнами и крикнул:

- Дядь Андрей, а где Федька?

- Ширинку в сенях ищет, - отозвался Андрей Иванович.

- Какую ширинку?

- От штанов.

- А может, он их задом наперед надел? - осклабился тот. На Чувале был черный отцовский картуз с лакированным козырьком да шевровые ботинки. И ни зипуна, ни овчины - один легкий пиджачок. Сразу видно - на игрища удерет с ночного. "Вот живет, ни от кого не прячется, - позавидовал Федька. - Куда хочет, туда и шлепает... А здесь не обманешь - от тоски загнешься..."

- Ты скоро там, Парфентий? - позвал опять Андрей Иванович.

- Да сичас... Вот лапоть подвяжу... Проушина лопнула, - Федька опять затопал ногой.

- Я вот пойду и тебя самого за уши вытащу, - пригрозил Андрей Иванович.

Федька лихорадочно соображал - как бы, чем бы выудить из горницы Зинку: что бы опрокинуть или сшибить? Он воровато озирался по сторонам, но ничего подходящего на бревенчатых стенах летней избы не находил: в переднем углу божница с иконами в серебряных да медных окладах. Сшибить одну? Да плевать ей на иконы... В другом углу посудная полка - тарелки, чашки, ложки, блюдца... И на посуду ей наплевать. Вдруг в растворенную дверь, в светлом, остекленном коридоре он увидел угловой столик, а на нем Зинкину пудру, зеркальце и духи "Букет моей бабушки". Он схватил моментально сандалию, валявшуюся под кроватью, и запустил ее в столик с громким криком:

- Брысь, окаянная!

Раздался грохот и звон разбитого стекла.

- Зинка, кошка духи твои разбила...