Мужики и бабы

- Дядя Максим просил дровец привезти. Говорит, кустарник весь прочистили, сушняка нет. А от сырья один дым да вонь. Давай на кирпичный завернем, - предложил Чувал. - Снимем с сарая несколько сухих приметин вот и дрова.

- Ты что? Амвросимов здесь днюет и ночует. Еще из ружья вдарит за эту приметину.

- Плевать нам на Амвросимовых! Поехали к артельным сараям. Вон к тем, дальним.

- А там Ваня Чекмарь сторожит.

- Дома он сидит... Я проезжал мимо. Васютка кулеш варила, а он на завалинке матерился. Ты, говорит, окна соломой завалил? А я ему - она с крыши свалилась. У вас не изба, а сорочье гнездо.

Маклак и Чувал переглянулись и захохотали. Позавчера, возвращаясь с улицы, они надергали в защитке по охапке соломы и завалили оба окна Васюткиной избы. Окна-то маленькие да на вершок от завалинки. Она и спала до Ванина прихода, думала - все еще ночь. Стадо проспала. Коза недоеной осталась... блеет, а та дрыхнет.

Кирпичный завод представлял из себя дюжины две приземистых сараев для сушки сырца, похожих на соломенные скирды, да десяток островерхих, крытых тесом печей обжига. С крайнего сарая ребята сняли по две приметаны - сухие и длинные хворостины, изрубили их, у Чувала за поясом оказался топор, и галопом, конь о конь, поскакали прямо по ржам.

В лощине было полно лошадей и ребятни, правда, больше все подсоски, как зовет Чувал десятилетних школьников. Из больших парней приехал только Васька Махим. Ни Ковяка, ни Натолия Сопатого, ни Шурки Пышонкова, никого не было. Да и кто по своей охоте поедет на праздник в ночное? Зато приехал дядя Максим Селькин, прозванный за окладистую сивую бороду, за толстый нос и густую волосню, стриженную под горшок, Жеребцом. У него было большое рыхлое брюхо, свисавшее, как пустой кошель, почти до колен. "Дядь Максим, а на чем у тебя ширинка держится?" - "А я ее, ребятки, за пупок пристегиваю. Пупок у меня агромадный, грызь, стало быть..." У него был чалый мерин, с виду покорный, как сам хозяин, и такой же брюхатый и мосластый. И тем не менее ребятишки не брали его в ночное - Чалый никогда не наедался за ночь; на рассвете, когда все лошади понуро стояли, опустив голову и оттопырив нижнюю губу, - "читали газету", по выражению ребят, Чалый продолжал со скрипом и хрупом щипать траву. Подойдешь к нему заобротать, а он тебя норовит зубами поймать за пузо. Ненасытная скотина! Так и ездил в ночное сам Максим Селькин.

Все ночевальщики уже сидели возле дымящегося костра, когда подъехали опоздавшие. В центре круга стоял на четвереньках Максим Селькин, похожий на гривастого льва, и, вытянув губы, шумно дул, как кузнечный мех, под кучку зеленых ветвей.

Маклак с Чувалом мигом спешились, кинули связки сухих дров, стали снимать оброти и стреноживать коней.

- Вот спасибо, робятки! Дровец привезли, уважили старика, распрямившись от костра, радостно говорил Селькин. - А я картехи прихватил... Напечем, едрит твою лапоть. Вот и нам праздник будет.

- У нас и выпить есть. Держи! - Маклак подал Селькину две бутылки молока. - После ужина спать захочешь... Так вот тебе ватола и зипун. Ложись и укрывайся.

- Ватола, она, робятки, влагу гонит, - говорил Селькин, принимая все это добро. - На ней не больно уснешь. Вот зипунишко - это хорошо. Эта подстилка сухая...

- Говори, что тебе принесть? - спросил Чувал Селькина. - Всем подсоскам конфет принесем. А тебе что?

- Мне бы шкалик, робятки. Вот и я пососал бы. Да где его ночью достанешь?

- Найдем! Водки не будет - самогонки принесем, - сказал Федька.

- Вот спасибо. А насчет лошадей не сумлевайтесь. В сохранности будут.

Маклак скинул лапти, быстро переобулся в штиблеты и зипуном их еще почистил, рубашку расшитую расправил, все складочки за спину разогнал, одну руку в бедро упер, вторую на затылок закинул и козырем прошелся вокруг костра:

- Ну, берегитесь, которые напудрены... Как, дядь Максим? Гип-гоп! - Он раза два нырнул вприсядку и картинно поклонился.

- Сключительно. Чистый ползунок, - сказал Селькин. - Мотри, только не подерись. Рубаху порвут невзначай. Отец узнает, что бегал из ночного... Он тебе задаст тогда ползунка.

- Пока! - сказал Чувал. - Ты, дядь Максим, спи. А вы, подсоски!.. Смотрите!.. Ежели кто из вас уснет, приду - всех на баран перетаскаю.

- Ты чего это, Санька, робят обижаешь? - сказал Селькин.

- Кого я обижаю?

- Ну как же, подсосками зовешь.

- Дак они все мне под сосок. Ну, подходи ростом мериться. Кто выше моего соска, извини-подвинься. Гы!

- Обормот! - сказал Селькин. - Ступайте уж от греха подальше.

- Махим, пошли с нами? - позвал Маклак рослого увальня.

- В лаптях, что ли? - пробасил тот.

- А ты скинь лапти-то, - сказал Чувал. - К селу подойдем - в оврагах в тине вымажешь ноги. Пойдешь, как в шавровых ботинках. Заблестят.

- Да пошел ты...

Ребятишки прыскали и отворачивались, боясь обидеть кого-либо из старших неуместным смехом.