Мужики и бабы

В отличие от худого и мосластого Прокопа, Ванятка был широк и плотен, с большой лысой головой, словно полированной на точильном станке. Взрывается он, как порох; цыганистые глаза его округлились, ноздри задрожали, голова пятнами покрылась:

- Скаред лыковый! Ты дождешься... У тебя ее все равно отберут.

- Кто это отберет? Да я башку ему отвинчу, как гайку. И брошу под забор.

- Мотри, разбросался...

- Эй вы, забубенные! Поменьше размахивайте кулаками! - крикнул Кадыков и постучал ладонью об стол.

- Да я к нему по-человечески, - ринулся к столу Ванятка. - О себе думай и других не забывай. Сколько семей кормит наша артель? А развалим ее из-за каких-то сеялок да молотилок. Уж ежели на то пошло, - обернулся опять к Прокопу, - оплатим мы твою молотилку.

- Оборы от лаптей продашь? - с усмешкой спросил Прокоп.

- Не оборами, а хлебом артельным за три-четыре года погасим.

- Ага, десять лет по кружке молока...

- Прокоп Иванович, подумай все-таки. В колхозе тоже жить можно, сказал Кадыков. - В конце концов твою же молотилку артель и так использует.

- То я за ней гляжу, потому как хозяин, а то она у Барабошки под навесом валяться будет, - возразил Прокоп. - Ее ребятишки растащат из озорства.

- Э-э, как она, как ее, прошу без выпадов на оскорбление.

- Значит, кирпич можно бить сообща, а землю пахать нет? - обиженно спрашивал Ванятка.

- Кирпич, тьфу! - плюнул Прокоп. - Комок глины. И кладут его в станок. Лаптем шлепнул - и вся недолга. А земля - особь статья. Кажный клин свой характер имеет. К земле приноравливаться надо. А вы наскоком хотели...

- Ельтого, Прокоп Иванович, не согласен - дело табак. Мужики за ним потянутся. Развалится артель наша, - сказал Колокольцев, с надеждой глядя на Кадыкова.

- Вот то-то и оно. За нос водить вас не хочу, мужики. Доложу Возвышаеву - все как есть. Захотят - найдут замену. Нет... На нет и суда нет. Значит, придется вам расстаться. По времени оно теперь и не страшно. Кладку кончаете... Кирпич успеете обжечь. А там полевые работы, луга, страда... И до самой осени. А магазин надо прикрыть. Паи раздать сможешь? - обернулся Кадыков к Успенскому.

- И паи раздам и жалованье выплачу, - ответил Успенский. - Надо бы с контрактами поторопиться, закончить работы до праздников. По скольку примерно каменщики заработали?

- Ельтого, посчитать все со всем, так, пожалуй, рублей по пятьдесят, а то и по шестьдесят выйдет.

- И кирпичники примерно по стольку, - отозвался Прокоп.

- Мать твою в клюшку подорожную! - выругался Ванятка и головой покачал. - Что ж мне теперь, опять в кузницу итить? Лепиле железку держать? Что вы, мужики? Неужто вот так возьмем да разойдемся?

- Зачем же так просто и насухо? - мягко улыбнулся Успенский. - Или мы нехристи? Окропим усы и бороды святой водицей.

Смешок получился жидкий, весь какой-то вымученный.

- Ладно, мужики. Неча раньше времени слюни распускать. Сегодня же доложу Возвышаеву. А там, если понадобится, и к секретарю райкома сходим.

Возвышаев принял Кадыкова после обеда.

- Ну, что у тебя загорелось?

Он сидел за своим массивным дубовым столом и нетерпеливо поглядывал в окошко, - там, возле зеленой железной ограды, за сиреневый куст был привязан вороной риковский жеребец, запряженный в рессорный крылатый тарантас.

В задке на охапке свежескошенной травы сидел в белой расшитой рубахе навыпуск заведующий роно Чарноус, маленький подслеповатый мужичок, дремавший от жары, как кот на лежанке. Они с Возвышаевым собрались ехать в Степаново, принимать учебный корпус и кирпичные мастерские бывшего ремесленного училища под новую, пока что на бумаге созданную школу второй ступени. В кабинете Возвышаева было душно, как на солнцепеке, и Кадыков, прежде чем приступить к делу, сказал:

- Хоть бы окна открыли.

- Нельзя. Мухи отвлекают - не дают сосредоточиться. Расстегни ворот. Возвышаев сам расстегнул френч, распахнул отвороты, так что показались узенькие синие подтяжки на белой коленкоровой рубашке. - Ну, что у тебя загорелось? - повторил свой вопрос.

- Гореть-то, пожалуй, нечему. Все уж давным-давно истлело.

- Как то есть нечему?

- Вот так... Решил уходить из вашей артели, если она является тормозом к общественному развитию.

Один глаз Возвышаева отвалил в сторону и зацепился за кафельную печь, второй из-под брови сизовато-черной дробинкой зрачка нацелился на Кадыкова:

- Во-первых, артель эта не моя. Не я создавал такую квашню для аппетита мелких собственников. А во-вторых...

- Но ты же меня посылал хлебать из этой квашни! - перебил его Кадыков. - Или, может, стоять с черпаком возле нее?

- Ты, дорогой товарищ, путаешь историческую обстановку. Это раньше, когда ты служил у купца Каманина, тебя единолично мог послать хозяин на выполнение своего задания. У нас же, как известно, такие вопросы решаются коллегиально, и ваше направление в артель решалось на волостном исполкоме.