Мужики и бабы

Для развития речей...

- Анюта, ходи на круг! - крикнул он. - А там поглядим, у кого рыбья кровь! Их-хо-хо ды их-ха-ха! Чем я девица плоха...

Анюта словно выплыла из-за стола - руки в боки, подбородок на плечо, глаза под ресницами как зашторены, и пошла, будто стесняясь, по кругу, выбивая каблучками мелкую затяжную дробь, развернулась плавно перед Дмитрием Ивановичем, поклонилась в пояс и даже руку кинула почти до полу.

- Дмитрий Иванович!

- Митя! Ну что же ты? - тотчас раздалось из-за стола.

Он глядел исподлобья на удаляющуюся от него Анюту и снисходительно-отечески улыбался, но вот подмигнул Саше, важно размахнул бороду и сказал:

- Кхэ!

Потом скрестил руки на груди, поглядел налево да направо и пошел шутливым старческим поскоком на негнущихся ногах:

Деревенский мужичок

Вырос на морозе,

Летом ходит за сохой,

А зимой в извозе...

- Вот так-то... Ай да мы! - весело крикнул Саша, сам бросаясь на круг, и закидал коленки под самую гитару:

Ах, тульки, ритатульки,

Ритатулечки-таты...

Ходят кошки по дорожке,

Под забором ждут коты...

- Ах вы мои забубенные! Ах вы неистребимые!.. Молодцы!.. - шумел Михаил Николаевич, пристукивая кулаком по столу. - Вот это по-нашему... Вот это по-русски. Наконец-то и у нас праздник... А то развели какую-то словесную плесень. Выпьем мировую!

Он налил рюмки и поглядел на Бабосова:

- А ты чего присмирел?

- А вот соображаю - с кого начинать надо...

- Чего начинать?

- Обниматься... Без объятий что за праздник. Не по-русски.

- Но, но! Не выезжай на панель, разбойник, - шутливо погрозил ему старик и сам засмеялся.

Все были довольны, что так легко и просто ушли от давешней размолвки, что стол полон всякого добра, а хозяйская рука не устала разливать да подносить вино:

- Пейте, ребята, пока живы. На том свете небось не поднесут.

Под вечер Успенский с Бабосовым уже сидели в обнимку и пели, мрачно свесив головы:

Скатерть белая залита вином,

Все гусары спят непробудным сном...

Когда Успенский с Марией встали уходить, поднялся Бабосов; с трудом удерживаясь на неверных ногах, он решительно произнес:

- И я с вами. Без Мити не могу.

- А ты куда это на ночь глядя? До Степанова почти десять верст... В овраге ночевать? - набросился на него Саша, взял и осадил его за плечи. Тебе постлано на сеновале. Сиди.

Михаил Николаевич проводил Марию с Дмитрием Ивановичем через двор до самой калитки. В наружном дворе, сплошь заваленном новенькими колесами, расточенными белыми ступицами, штабелями темного гнутого обода и березовыми свилистыми чурбаками, Успенский спросил хозяина, кивая на эти древесные горы:

- Справляетесь?

- Освоился...

- Нужда заставит сопатого любить?

- Ну, это еще не нужда. Вон у Александра Илларионовича Каманина нужда так нужда...

- Какого Каманина? - спросил Успенский.

- Да сына купца... Бывшего уездного следователя.

- Ах вон кого! Он вроде где-то в Германии, говорят.

- Да... В пивной стоит... вышибалой. А мы-то еще живем, - невесело подтвердил Скобликов, прощаясь с Успенским.

Они пошли в Тиханово полем через зеленые оржи. Стояла вечерняя сухая жара с той вязкой глухой тишиной, которая расслабляет тело и навевает странное беспокойство и нетерпение.

- У меня сейчас такое чувство, - сказал Успенский, - будто, того и гляди, мешком нас накроют; так и хочется скинуть рубаху, штаны да сигануть с разбегу в холодную воду...

Мария засмеялась:

- В Сосновку захотелось... К русалкам?

- А что? Пойдем в Сосновку?! - он поймал ее за руку и притянул к себе.

Она уперлась ему локтями в грудь и долго пружинисто отталкивалась, запрокидывая лицо:

- Да ну тебя, ну! Видно же... Ты с ума сошел? - твердила она. - Вон из деревни заметят.

- Пойдем в Сосновку! Слышишь? Иначе я понесу тебя... Возьму вот и понесу, пусть все видят.

- Ладно, пойдем... Да пусти же.

Она вырвалась наконец и заботливо оправила кофту и юбку, заговорила с притворной обидой:

- Какой ты еще глупый... какой дурной.

Шли долго по мягким податливым оржам, оглаживая руками белесые колоски. В поле не видно ни пеших, ни конных, ни птиц в небе.

Они были одни во всем мире. Только солнце сквозь дымную завесу долго и слепо смотрело на них огромным тускловато-красным оком.

- Кто такой Бабосов? - спросила она.

- Вот те на! Ты же с ним раньше познакомилась, чем со мной.

- Я знала, что он, да не знаю кто.

- Да как тебе сказать... В народе про таких говорят - теткин сын. Мужик способный, знающий... Но с завихрением: все, мол, вы пресмыкающиеся, а я орел, потому и парю в одиночестве. Петербургское воспитание. Отец его был каким-то чиновником. Почтовым, что ли... Умер в двадцать первом году, в петроградский голод. Матери тоже нет... Так он и мотался в одиночестве... Состоял в каком-то кружке. Их накрыли... Вот он и бежал с глаз долой. В деревню подался, к тетке. Она дальняя родственница помещику Свитке. Здесь вот и осел в учителях. Говорит, в самый раз. Спокойно, и мухи не кусают. А чего он тебя заинтересовал?

- Так. Шалый он какой-то. Варю, подругу мою, обманул. Она так плакала...