Мужики, мужики…

Вот тогда будет нормальная семья и некого будет защищать. Все будет в порядке.

Будьте счастливы. Берегите своих.

О чем не скажут на ТВ

1июня празднуют День защиты детей. Есть множество новых праздников – вспомните фильм Михалкова «Утомленные солнцем», где события происходят на фоне Дня сталинского дирижаблестроения и воздухоплавания. Есть и другие изобретения, вплоть до Дня защиты насекомых…

Люди придумывают новые праздники. Им нужен новый месяцеслов. Им мало месяцеслова со святыми, нужен еще один – с шахтерами и асфальтоукладчиками. В этом тоже нечто гуманное и милосердное.

Давайте подумаем вместе: что такое защита детей? Детей вроде любят все. Легче всего собрать денег на какую-то милосердную акцию, посвященную детям. Для сравнения, на тюрьму собрать, для зэков гораздо сложнее – чтобы они там от цинги не померли, от туберкулеза. Люди на тюрьму жертвуют неохотно. На деток – пожалуйста. Пупсики, мягкие игрушки, памперсы.

А от чего страдают дети? На самом деле защита детей заключается в том, чтобы папа не бросил маму. Что лучшего может сделать мужчина для детей, которые от него родились? Любить их мать.

Абсолютно верная истина. Все остальное мать делает сама – лишь бы она была любима и не брошена. Вот об этом не скажут на светских каналах. О том, что крепкий брак, крепкая семья – это, собственно, и есть защита детей.

Кроме того, нужно защищать их в информационном пространстве. От порнографии, от насилия, от пустого времяпрепровождения с гаджетами – они же все, как поросята в землю, уткнулись носом в свои гаджеты.

Взрослые, понятно, по-своему больны. А эти еще более больны, потому что они маленькие. Они приобретают маниакальную зависимость от этих железяк с блестящими экранами.

Защищать нужно не от того, чтобы какой-нибудь молодой белозубый арабский мальчуган чистил на улице сапоги прохожим и заработанные деньги приносил старому дедушке. От этого не надо защищать людей. Пускай чистит, пусть зарабатывает, пусть приносит. Он выживет – и станет еще достойным человеком. А вот разнеженные, расцацканные, разласканные, расцелованные, ничему не наученные, привыкшие к электронным приложениям, развратившиеся с ранних лет (а кроме того, живущие еще и в неполной семье) – вот это и есть несчастные люди.

Но мы будем говорить не об этом. В светском формате будут обсуждать мягкие игрушки, квадратные метры жилплощади, вкусную калорийную еду…

Самого главного никто не скажет. А мы, христиане, должны все-таки понимать, что детей защищать надо. Про слезинку ребенка у Достоевского нужно вспомнить – и защищать от того, что реально угрожает ребенку.

Мужики, мужики…

Чтоб напугать человека, нужно немного. Хотя бы прислать ему письмо без обратного адреса.

Чуть дрожащей рукой, сам себе не рад,
Открываешь конверт по краю.
Ожидаешь прочесть «Ты попался, гад»
Или – «Помоги. Умираю!»

Как-то так начинается фильм Джима Джармуша «Сломанные цветы». Мужчина получает письмо от неизвестной, с которой у него двадцать лет назад якобы были отношения (листай теперь, старина, по памяти свой донжуанский список). А в письме сказано, что у него, оказывается, есть сын, которому уже лет девятнадцать. И это неудивительно, потому что от любви бывают дети. И я, мол, воспитывала его сама, как независимая женщина. Воспитывала, но теперь он ушел искать отца. Тебя то есть. Ну и все. Ciao. Убить тебя или обнять он хочет, не знаю. Дальше думай сам.

О, как меня всегда интриговала эта тема! Как она меня влекла и завораживала. Отец, встречающий сына двадцать лет спустя, – это же фабула «Старшего сына» Вампилова. Пусть сын не настоящий, но старик поверил. Потому что душа болела. Потому что… И что вообще может быть трогательней, смешней и человечней, чем «Старший сын» Вампилова?

А другой сын, отправившийся во взрослом возрасте на поиски биологического родителя, того, который много лет назад осчастливил зачатием брошенную вскоре девушку, это что? Это не что, а кто. Это мой хороший знакомый, которому уже пятьдесят шесть. Но тогда ему было восемнадцать, и он проехал через пол-Союза, чтобы набить морду виновнику своего земного бытия. Найти и набить. За брошенную мать. За безотцовщину. И он разыскал, добрался, махнул для храбрости сто грамм, позвонил в двери… Двери открыл облысевший, пожеванный жизнью дядя с невеселыми глазами. «Вам кого?» – спросил дядя, и мой хороший знакомый заплакал, сказал «папа» и стиснул родителя в объятьях.

И сколько таких историй, сколько? Будучи у всех разными, особенными, по-своему окрашенными, они всё же во многом одинаковы, потому всюду «отец» и всюду «сын» на фоне перепутанной, ушибленной и загадочной жизни, смешанной с грехом в пропорции пятьдесят на пятьдесят процентов. Именно – с грехом пополам.