Мужицкая арифметика и другие рассказы

А дети из угла все на гостя посматривают, и странно им: человек как человек — молодой, черноусый, а волосы на голове будто снегом присыпаны, и глаза такие, точно изо льда. Когда не смотрит на них — кажется, такой же, как и все, а как взглянет ненароком этими ледяными глазами, — так и хочется сейчас же шмыгнуть на печь.

Подала мать ужин, пригласила Мороза к столу, сели сами. Выпил Мороз водки, склонил голову на руки. Начал плакать Мороз. Потом петь: да так жалобно, прямо за сердце хватает:

Ой, Морозе-Морозенку, преславний козаче,
За тобою, Морозенку, Україна плаче…

Вытер слезы, жалуется:

— Нет, — говорит, — мне на свете пристанища, как зверь в лесу блуждаю…

И не знают дети, почему им стало так жалко Мороза, — у девочки даже слезы покатились. И мать затихла, и отец качал головой, жалели; однако, когда отец подавал ему чарку, а мать кушанье, — и у того, и у другого дрожали руки.

Поужинал Мороз, поблагодарил.

О том, что дальше было, так рассказывают старые люди: снял, говорят, с себя пояс и рассыпал, будто звезды, по столу настоящие червонцы; так и засверкало в бедной хате!

— Это, говорит, вам, ребята, от Мороза на праздник!

И ушел.

Отец вышел из хаты проводить его.

Мать стала у окна, схватилась за сердце, прислушивается, взволнованная, глаза как звезды горят. И вдруг тихо говорит детям:

— А что, накликали Мороза? И сами не рады!

Вошел отец, мать, позабыв, что говорила, кинулась к нему:

— Ну что, ушел?

— Прямехонько в имение подался! — отец легко вздохнул; глаза у него тоже почему-то сияли.

— Будет у панов гость на сочельник, — добавил он тихо, потом опасливо глянул на детей. — А вы чего рты разинули? Марш на печь!

Дети к отцу:

— Это, значит, такой, тату, Мороз?

— Да, это такой Мороз, а вы думали, каков он?

— А почему же он ходит, и ест, и говорит? Почему у него самопал за поясом?

Отец окинул детей строгим взглядом:

— Глупые вы, дети! Это тот разбойник, по прозванию Мороз, который из панских спин ремни вырезывает, — слышали? Только смотрите ж, никому об этом — ни-ни-ни!

Ночь. Тихо. На окнах все кто-то рисует, цветы из белого кружева плетет, а края тонко золотом окаймляет, — и сияет в темной хате, точно в расписном золотом фонаре. Что-то треснуло. Заблестела на стекле тоненькая дуга, будто золотая нитка, и казалось, что это тот самый прославленный разбойник Мороз бросает из лесу золотыми искрами в маленькие окна.

[1908–1913 гг.]

Забытая легенда

Пошел ей пятнадцатый год. Ее все знали в селе и говорили, что такой красивой девушки никто не видел с давних пор ни у себя, ни по чужим селам. Немало парубков свое время пропустили не женившись — все поджидали девушку, пока она заневестится, чтобы к ней сватов засылать.

Приказал барин согнать девушек-подростков копать свеклу, погнали с ними и Наталку. Пошла она раз, другой. Пошла в третий раз, но после третьего раза слегла больная. Слегла и не встает и день, и другой, и целую неделю. Передавал барин, чтобы шла на работу, потом нарочито присылал проверить, действительно ли она больна. А потом и посылать перестал. А Наталка тает и тает, как свеча, и никому невдомек, что у нее болит. Спрашивала мать, допытывались дивчата, не дознались.

Перед смертью позвала Наталка мать, стала просить:

— Умру я, верно, скоро, исполните ли вы мою волю?

— Какую, дочка? — спрашивает мать.

— Когда будете меня хоронить, не надевайте на меня, как на девушку, венок.

— Бог с тобою, дочка. Что это ты выдумала, ты же еще совсем ребенок.

Девушка чуть покраснела и говорит.

— Стыдно мне, мама, все вам рассказать, не спрашивайте меня. Только как перед богом признаюсь вам — я не повинна в этом. Но я боюсь, умирая, утаить это от бога и людей. Пусть же примет меня бог такой, такой пусть и судит.

Умерла.

Похоронили ее без венка и без дружек. Советовали матери тайком старые люди: гляди, милая, чтоб не было тебе от этого беды. А по селу так и загудело: пан, пан лишил венка ребенка.

Днем похоронили девушку, а вечером мать уже извивалась на барской конюшне под нагайкой за то, что пустила про пана недобрую славу. На другой день взялись за крестьян — кто об этом хоть слово молвил. А на третий день уже и в своей хате люди боялись об этом говорить.

Так и забыли об этом. Только весной стали люди поговаривать, что видели в роще девушку в белой сорочке с распущенной косой, сидела она под березой, венок у людей просила.

Рассказывала эту легенду старуха, хрипя, как старый испорченный граммофон, и, досказав, зашипела и смолкла. Обезумела. Божилась, крестилась, что никому об этом не скажет, пока жива… кричала, умоляла, клялась.

Осенний эскиз

Постiль бiла, стiна нiма —

I сон не береться:

Чорнi очi, бiле личко

На думцi снується.

Народная песня.

Проснувшись, я тихо приподнялся и сел на постели, будто и не спал.