Мужняя жена

Свершилось, прощай — вот как она кончилась, его радость! Тяжко будет ему думать о том, нет ничего тяжелее: он потерял ее. Как ему снять эти оковы и забыть о том? Пусто все вокруг него, пусто и у него в душе, пуста его жизнь. Завтра ее с ним не будет, не будет и послезавтра, на третий, на четвертый день. И на тысячный день после завтрашнего дня. А он все будет думать о ней. И никогда не наступит тот светлый день, когда он скажет: завтра она будет с тобой! Все дни будут лишь твердить ему: без нее! Без нее! Все дни, проклятые заранее, будут твердить ему одно и то же: один. Без нее.

Приневолили его уйти от той, с кем и будни были праздником. Уйти и оставить ее с человеком, чье сердце не ведает, кто она есть на самом деле. Стоять и смотреть, оборотившись на былую радость.

Конец празднику. Жестокая, холодная пустота простирается перед ним.

А неотвязные видения никогда не покинут его: ее лицо — зеркало жарких любовных утех, ее смех, когда блаженное безумие уносит прочь, ее тело, отданное ему, льнущее к его телу. Видения эти станут отравлять ему дни и ночи. Насмехаясь над ним, станут они рассказывать о том, что было когда-то. Снова и снова будут они являться ему, говорить о былом без пощады. Ведь у видений нет к человеку жалости.

Он будет стоять и глядеть на свои руки, и они скажут ему: «Мы — твои руки, мы ласкали ее тело, нежное, как лепестки цветов. Мы ничего не запамятовали, хочешь расскажем тебе?» И когда он дотронется до своих губ, они скажут ему: «Мы — твои губы, мы погружались в ее губы и тонули в них, словно в горячей волне безумия. Да, мы должны поведать тебе о том блаженстве, кому ж, как не нам, о том рассказать тебе». Так и тело его, и душа будут тосковать по ней. А больнее всего будет ему думать: то, о чем он так тоскует, не сгинуло, а есть где-то на белом свете.

От людей он слышал про мужчин, что убивали женщин, покинувших их. И ему ясно теперь: они хотели стать свободными. Не могли стерпеть, чтоб утраченное ими, то, чего им так недоставало, обитало на земле.

И Хокан снова подходит к окну: целую ночь, что ли, будет гореть свет в этом доме? Наконец-то погасили. Сейчас он вставит ключ в замок и уйдет.

Принадлежащая одному

Коптят сальные свечи в спальной горнице Повеля, летит сажа на доски потолка. Никто не снимает нагар, хотя и муж и жена дома. Муж сидит посреди комнаты за столом, жена скорчилась на припечке. Он сидит хозяином дома, она — бродяжкой-побирушкой.

— Настал твой черед!

Настал черед соблазненной, позабывшей честь и совесть жены. Повель то бормочет что-то тихо себе под нос, будто она недостойна слушать его слова, то орет криком, будто понукает скотину:

— Отхлещу тебя хорошенько! Будешь знать!

Ничего другого она и не ждала; в мыслях ей уже представлялось, как хлыст свистит, хлещет и обжигает ее кожу. Она ждала этого наказания. На его слова у нее лишь один ответ, она бормочет, словно во сне: «И поделом мне!» Она не защищается, не просит прощения, признается во всем.

Однако ничего толком Повель за целый час не успел придумать. Нерешительность сбивает его с толку.

Тяжко и жестоко обманули его. Но обида такова, что мужу неохота, чтоб люди узнали о ней. Не хочет он, чтобы его жалели за то, что не сумел держать жену в узде. Не станет же он плакаться, что жене мало его одного и она нашла себе другого. Какой же мужик захочет срамить себя. Он думает, как бы защитить свою честь. Кабы у Повеля украли добро, так не стыдно было бы поведать людям о пропаже. Но тут пропажа иная, коли это добро не сберег — стало быть, не сберег чести. А у Повеля и года супружества не прошло, как он не сумел сберечь чести.

Он думает, что одна лишь служанка Хокана напала на след и никто больше в деревне и знать не знает про его позор. Он хочет и утаить то, что случилось, и наказать греховодников охота. А как сделать, чтобы одно не помешало другому?

Злодею он грозил ружьем и велел ему убираться из деревни. Жажду мести он вовсе не утолил, но разум велел ему пока на том остановиться. Повстречает он этого дьявола в лесу, так жйзнь его будет немного стоить. В лесу мертвец никому не помеха, пусть себе лежит; в своем же собственном доме мертвого тела ему не надо.

А злодейка, его жена, которая осквернила брачную постель и принуждает его защищать свою честь. Что ему делать с ней? Он не выгонит ее из дому, не велит ленсману забрать ее в темницу — ведь тогда все узнают про его позор. А о его доме должна идти лишь добрая слава. Покуда он отхлещет ее кнутом. Больше ничего не придумаешь. Только как бы это половчее сделать?

Она только что орала, как полоумная, будь она проклята. А он не желает, чтоб из дома слышались крики. Стало быть, здесь он поучить ее не может — она завоет на всю деревню. Коли он хочет наказать ее в тайности, надо увести ее в лес.

— Сейчас возьму воловий кнут!

С ненавистью пережевывает он свои угрозы. До чего же ему досадно, что он не может проучить ее нынче ночью. У нее одна защита — орать станет. А в доме у них служанка, и староста рядом живет.

Да, придется на сей раз удовольствоваться угрозами.