Мужская сила. Рассказы американских писателей

— Вот я и думаю, может, если все так плохо, самое время продать лавочку? Ваше мнение какое? — сказал Гриншпан.

— Ты что, правда надумал продавать, Джейк? — спросил Фрэнк.

— Хочешь купить, Фрэнк?

— Ты же знаешь, Джейк, у меня нет таких денег, — смутился Фрэнк.

— Ну да, — сказал Гриншпан. — Да…

Фрэнк смотрел на Гриншпана, и тот ждал, что он еще что-нибудь скажет, но Фрэнк развернулся и направился обратно к апельсинам. Ворюга, подумал Гриншпан. Тоже мне шишка. Обиделся, видишь ли.

— Пойду переоденусь, — сказал он Шерли. — Позовите меня, когда Сигги придет.

Он отправился в уборную за подсобкой. Потянулся за одеждой, что висела на двери, и увидел поверх своих вещей женское белье. На его брюках болтался зацепившийся чашечкой лифчик. Что это за гардеробную здесь устроили? Неужели она в раковине моется? — подумал он. Он, брезгливо поморщившись, попробовал вытащить свои брюки, не дотрагиваясь до чужого белья, но вышло это у него неловко, и белье вместе с брюками свалилось на пол. В куче одежды на полу было что-то похабное — словно некая парочка торопливо сорвала все с себя и занялась любовью где-то поблизости, возможно, прямо за дверью. Он вытащил брюки и переоделся. Взял с трубы под раковиной вешалку, повесил на нее одежду, в которой пришел, а саму вешалку пристроил на крючок. Затем нагнулся подобрать белье Шерли, чтобы повесить на тот же крючок. Рука на миг задержалась на лифчике. И тут же его обжег стыд. Навалилась усталость. Сунув голову в петлю фартука, он завязал фартук поверх старого синего свитера, который носил даже летом. Нагнулся над раковиной, включил единственный кран и протер водой глаза. Лоботрясы, подумал он. Вот ведь лоботрясы! Развешиваешь зеркала, чтобы следить, как бы покупатели не умыкнули брикетик жвачки, а Фрэнк с Арнольдом тем временем весь магазин разворовали. В надежде, что подействует желудок, он сел на унитаз, и фартук встал на груди колом — как простыня, которую повязывают парикмахеры. Он расправил его. Выгляжу так, словно стричься собрался, ни с того ни с сего подумал он. И окинул подозрительным взглядом лифчик Шерли. Моя кинозвезда… Интересно, правда ли, что, как рассказывал ему Арнольд, у нее когда-то талия была шестьдесят сантиметров? У Шерли с Арнольдом шуры-муры? Два бездельника, подумал он. Он знал, что после работы они вместе выпивают. Это и само по себе дурно, а что, если они еще и трахаются в подсобке? У Арнольда же семья. Молодому мяснику доверять никак нельзя. Нет, это для него уже слишком. Может, продать все и убраться отсюда к чертовой матери? На кой ему лишняя головная боль? Он что, мильоны тут зарабатывает, чтобы такое терпеть? С ума сойти. Ну, допустим, подумал он, когда у тебя дело, со многим приходится мириться. Ну, а ради этого вот? С ума сойти. Кругом одни воры и мошенники. Обступили со всех сторон, продыху не дают. Что все это значит? Зачем они это делают? Ну ладно, подумал он, когда был жив Гарольд, разве было иначе? Разумеется, нет, он и тогда многое знал. Только это было не так важно. Смерть многому учит, подумал он. Теперь нет причин все это терпеть. Зачем ему это? Теперь он видит все — и на улице и в магазине. Все-все. Как будто все люди — стеклянные. Почему это он вдруг так?

Почему? — подумал он. Да потому, тупица, что они тебя до ручки довели, вот почему.

Он встал и рассеянно взглянул в унитаз.

— Придется, наверное, слабительное принять, — произнес он вслух. И в расстройстве чувств вышел.

В подсобке, служившей ему «кабинетом», он встал у двери в уборную и огляделся. У стены стояло четыре или пять ящиков с супом в банках и овощными консервами. Столик, за которым он работал, стоял у холодильника с мясом. Гриншпан подошел и взял со стола карандаш. Под телефонным аппаратом лежал блокнот. Что-то привлекло его внимание, и он взял блокнот. На верхнем листке осталась запись, сделанная рукой сына. Тот приходил иногда по субботам, когда было много дел; это явно был заказ, принятый Гарольдом по телефону. Он смотрел на знакомый почерк, и сердце разрывалось на части. Гарольд, Гарольд, подумал он. Боже мой, Гарольд, ты же умер. Он провел пальцем по корявым, торопливым буквам, по небрежно записанным словам и рассеянно подумал: наверное, он был очень занят. И не разберешь, что написано. Он вгляделся в листок.

— Он спешил, — произнес Гриншпан и зарыдал. — Господи, он спешил…

Он вырвал листок из блокнота, сложил, убрал в карман. Вскоре пришел в себя и вернулся в магазин.

У входа Шерли беседовала с Сигги, поставщиком сыра. Тот стоял, небрежно опершись о прилавок, и Гриншпан вскипел. И двинулся к нему.

Сигги, заметив его, крикнул:

— Шалом, Джейк!

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Это срочно, Джейк? Я жутко спешу. Еще не весь товар развез.

— Что ты мне оставил?

— Все то же самое, Джейк. То же самое. Пару фунтов голубого сыра. Немного швейцарского. Вкус исключительный. — И он причмокнул губами.

— Мне уже не раз жаловались, Сигги.

— Американцы жаловались? Да твои американцы в сыре вообще не разбираются. Это все ничего не значит. — Он двинулся к выходу.

— Сигги, ты куда бежишь?