Мужская тетрадь

ВУЛЬФ: Это соединение невежества с насаждением новых ценностных установок. Кстати, невежество принимает какие-то гигантские агрессивные формы. Малый театр недавно поставил пьесу Сомерсета Моэма «Круг». И я читаю в когда-то солидной, а ныне стремительно пожелтевшей газете, что вот, Малый театр скатился до попсы и поставил Моэма – короля бульварного театра. Это Сомерсет Моэм – попса? Интеллектуал, эстет Моэм, наследник Оскара Уайльда? И таких резких, невежественных заявлений – сотни, тысячи. И я задумываюсь – отчего все это происходит. Ведь это не сегодня началось. Вот вышла замечательная, хоть и очень спорная книга Инны Соловьевой «Художественный театр: жизнь и приключения идеи». И я с удивлением прочитал главу о спектакле «Последняя жертва»1944 года, где прекрасно описана работа Ивана Москвина и нет ни слова об исполнительнице главной роли – об Алле Тарасовой. Как это может быть? А так и может быть: Соловьева подлинный знаток театра, но Тарасову она не любит, считает плохой актрисой и писать о ней не хочет. Это – крайний субъективизм. Крайняя пристрастность. Но Соловьева преподает, она педагог, и вот я слышу от молодых то и дело, что Алла Тарасова, дескать, была же плохой актрисой, и смотрю на них в ужасе. Алла Тарасова была великой актрисой, и чтобы это понять, достаточно посмотреть на нее в картине «Петр Первый»! У каждого есть симпатии и антипатии, но всему должна быть мера, и подобный субъективизм, доходящий до полного нежелания считаться с реальностью, опасен. Приезжает летом к нам на чеховский фестиваль режиссер с мировым именем Питер Брук. Конечно, его силы уже далеко не те, что раньше. Но называть свою статью о нем «Дырка от Брука» – это хамство. И не случайно появляется такой размашистый стиль, у него есть своя цель. И эта цель такая: доказать, что «вы все» – то есть люди из прошлого, люди моего поколения – вы старорежимники, консерваторы, совки, у вас старые вкусы, вы не любите современный театр. А мы – мы «современные люди». В результате уходит, съеживается, погибает потрясающее явление – русский психологический театр.

– Многие не понимают, до какой степени это уникальное явление – наш традиционный русский психологический театр, такого нигде в мире не было, ни в одной театральной системе от актера не требовалось, чтоб он переживал вместе со своим персонажем!

ВУЛЬФ: Да, это великая ценность, но борьба идет именно с ней. Притом, что во всем мире интересуются только этим в русском театре! «Авангарда» своего везде хватает – а вот психологического театра нет нигде. Недавно в Париже прошли гастроли «Современника», который благоразумно повез туда не «Голую пионерку», а два старых спектакля – «Крутой маршрут» и «Вишневый сад». Было что-то невероятное, был переаншлаг, люди спрашивали лишние билеты. А Париж город тяжелый, Париж просто так не возьмешь. Я не говорю о сегодняшнем качестве этих спектаклей, я говорю о том, что они принадлежат к психологическому театру, и это вызывает огромный интерес на Западе, как и спектакли Льва Додина, Петра Фоменко. В этом наша сила, наша слава всегда была – в реалистическом психологическом искусстве. А сегодня я открываю афишу, думаю – куда пойти… И не нахожу куда.

– Ну, есть пока уголки, мы же с вами знаем – к Фоменко, в Театр Маяковского, к Арцыбашеву, в Малый театр…

ВУЛЬФ: А были-то не уголки! Я сейчас могу достать театральные программки 50-60-х годов, когда хотелось пойти в каждый театр, и это длилось десятилетиями!

– Что же случилось?

ВУЛЬФ: Во-первых, с того момента, как возникла новая Россия, началась коммерциализация. Во-вторых, принципиально изменилась жизнь. Сегодня есть большие возможности для того, чтобы пользоваться жизнью, – магазины полны, всюду рестораны, открыта граница. Люди уже привыкли к этому, но ведь ничего этого не было.

– Так сто лет назад, в начале ХХ века, тоже все было – и магазины, и рестораны, и возможность путешествий, а театры были и процветали, как и все искусства.