Они и расслабились. Полчаса спустя умиленная Майя Павловна, приобняв захмелевшего мужа, вместе с Забелиным слушала эмигрантскую эпопею парившего над столом Макса. Максим, помня о первой, жесткой реакции Мельгунова на неудачную собственную похвальбу, начал рассказывать неохотно, даже как бы скупо. Ну, выехали, ну, добрались, ну, не больно, оказывается, их и ждали. Само собой, пришлось раскинуть мозгами, - все-таки ответственность перед семьей. Потихоньку встал на ноги. Как? Да ничего особенно интересного. Но сам уже видел, что им это как раз интересно. Что от названий "Майами", "Флорида" разгораются глаза у Майи Павловны, а от словечек вроде "Нью-Йоркская фондовая биржа", "фьючерсные и форвардные сделки" проявляется невысказанная, мучительная тоска у Юрия Игнатьевича. И Максима, как часто бывало, - прорвало. Теперь он не рассказывал. Он - живописал. И это больше не была скучная повесть эмигрантского выживания. То была авантюрная история покорения Америки рисковым и хитрым русским человеком.
- Так что теперь у меня пол-Америки в корешах, - объявил в завершение Максим. И этому все, даже Забелин, поверили безоговорочно.
- Да, вот ведь как. - Майя Павловна завистливо вздохнула. - А мы едва не всю жизнь в этом доме. Юра-то по миру поездил, а мне как-то не довелось...Молодчина Вы, Максим. Мы всегда знали, что Вы не пропадете. Так, Юрочка?
Мельгунов нахмурился. Даже такая, заискивающая форма давления вызывала в нем резкий протест.
- М-да, стало быть, без семьи приехал, - подвел он неожиданный итог услышанному. - Надолго? Или попатриотствовать чуток?
- Может, и вовсе навечно. Я тут, Юрий Игнатьевич, в Эмиратах был, в пустыне на сафари. Там такие есть верблюжьи яблоки. Яблоко ветром вырвет и мотает - мотает по пустыне. Так вот надо ли ему за это пенять? Оно бы и радо зацепиться, ан - не за что, - Максим потянулся к недопитой рюмке.
- И то правда, - вступилась Майя Павловна. - Чего ты, Юрий Игнатьич, парня-то травишь? Разве он виноват в том, что так живем? Глянь: чуть с самолета - и к тебе.
Она наткнулась на насупившийся взгляд мужа, деланно всполошилась:
- Совсем забыла чайник поставить. Розетка, правда, барахлит.
- Юрий Игнатьевич, вы уж очень-то нас мордой по столу не возите. - Макс дождался, когда Майя Павловна выйдет. - Оно, конечно, поросенок я. Да и Забелин с полвзгляда видно - свинья-свиньей. Но только свиньи-то мы вашего скотного двора. Не чужого.
- Хотя мне-то и впрямь прощения нет, что за столько лет ни разу не зашел, - склонился покаянно и Забелин. - Если честно, - не решался. Потом - слышал, что вы на царстве. И считал по привычке: раз так, все, стало быть, в норме. До сих пор не знаю, что там между нами произошло: истинное или придуманное, - Макс, заметив, как при этих словах зло "стрельнул" глазом Мельгунов, под столом ущипнул Забелина за коленку, - но только вы для нас тот, кого предать невозможно. Кого предать, как себя.
- Как излагает, - позавидовал Максим.
- Словом, Юрий Игнатьевич, я здесь. И хочу, если в том есть необходимость, помочь.
- Хотим,- подправил Макс.
- Хотим. Но для того знать надо, где вы сейчас стоите. Мельгунов - флаг гордый. А вот что под ним?
- Дело под ним гибнет, ребята. И люди гибнут или мельчают. Вот что худо. Не хочется об этом. Да и кому себя лишний раз дураком вспоминать приятно?
- Юрий Игнатьич, ну вам-то кокетничать, - шумно не одобрил Макс. - И слышать неловко.
- В чужое дело полез, потому и дурак. Мы ж оборонные. Акционированию не подлежали. Все темы, кроме пилотных, - по госзаказам шли. Потом заказы прекратились. А там и с зарплатами начались перебои. Потом народишко побежал. Из лучших. Надо было думать, как костяк сохранить и чтоб при этом институт не разворовали. Видел же, что у смежников делается, как вокруг нувориши пиратствуют, - он не то чтоб скосился на Забелина, но стало понятно, о чем подумал. - Все, что подвернется, заглатывают, обсасывают пенки. А прочее - выплевывают. Предложили вариант - акционироваться. Самим. Чтоб большинство акций у себя, у людей наших то есть.
- У коллектива, - подсказал Забелин.