Я что-то должен был исполнить. Об этом говорил Мерлин. Ах, да, солнце. Его нужно было держать за спиной. Где же солнце? Я вертел головой, пытаясь понять, откуда оно источает свет. Солнце вошло в мои глаза… я вздохнул и проснулся. Свет, ослепительный, как застывший взрыв побелил утренний Лондон.
Я потянулся рукой к часам. Было самое начало седьмого. Что-то пробивалось из памяти. Начало седьмого! Вскочив, я вторгся на ходу в разбросанную одежду. Налетая на стулья и теряя поочерёдно все, без чего и шагу не ступишь, я поздравил себя с тем, что утро начиналось по своему обыкновению. То есть вполне прилично.
Река, посеребрённая солнцем, дышала утренним отливом. В её солнечном крошеве застыл пятнистый, как судак на нересте, крейсер «Белфаст».
Горо моё появление на мосту нисколько не удивило. Значит, он верил, что я приду.
— Что я должен делать? — выпалил я, едва мы поздоровались. Горо с удивлением посмотрел на меня:
— Разве я не сказал?
— Нет.
— Слушайте. Вам нужно вызвать его на общение. И больше ничего. Ваши знаки прямо противоположны. Но не в этом дело, — Горо говорив торопливо и обрывисто. — Дело в том, что они несопоставимы. Они терпеть друг друга не могут. Создаётся биомагнитный конфликт. Результаты его непредсказуемы для обоих. Я вас предупреждал!
— Да-да! — кивнул я.
— На эмоциональном уровне это просто антипатия, — продолжил Горо. — Вы журналист, общительный человек, прекрасно владеете английским. У вас типичный валлийский акцент, с небольшой примесью русской школы…
— Университета, — уточнил я, но Горо не выражал желания шутить.
— Так что всё получится, — подвёл итог мой новоявленный Мерлин. — Он сейчас идёт завтракать. Пробудет в кафе двадцать минут. Действуйте!
— Где это кафе?
— Сразу за поворотом.
— Как я должен с ним общаться?
Горо приблизился к моему уху:
— Такое общение я называю диалогом с погружением. Запомните, вам нужно быть самим собой! Иногда, контактируя с разными людьми, мы невольно копируем их манеру говорить и даже думать, перестраиваем своё внутреннее поведение, особенно если наш собеседник уважаемый нами человек. Или женщина, которой мы хотим понравиться. В данном случае это делать нельзя. Старайтесь при общении ничего не есть — процесс пищеварения поглощает большое количество энергии. Возьмите себе чашку кофе. И последнее, постарайтесь
А сейчас я водружу на вас амулет. Это и есть Знак Воического креста — Дарвер.
Я только хмыкнул. Горо опустил руку в карман, потом в другой…
— Сам по себе амулет ничего не значит, он всего лишь символ информационной ячейки… Похоже, что этот символ я оставил дома.
— Ничего, мы его возьмём голыми руками!
В кафе было тихо и сумрачно. Широкий платан загораживал уличные разливы солнца. Четверо посетителей творили ритуал утренней чашки кофе. Дракона я увидел сразу. Он сидел ко мне спиной, сутуло нависнув над своей трапезой. Дракон был в длинном, кожаном плаще, распахнутые полы которого таили пару крепких, каблукастых лап. Его чёрные, влажно лоснящиеся волосы сбегали за поднятый ворот плаща. Дракон внезапно обернулся и наши глаза встретились… Интересно, что он почувствовал в этот момент? Прожгло ли его совесть предвестие судного дня? А почему, собственно, он должен был увидеть во мне своего сокрушителя, если он не осознаёт, что является драконом? Может быть, в его сознании драконы совмещены с образами тех людей, что призывают человечество к порядку. Порядок — значит насилие. Так мыслит его голова. И вполне возможно, что у этого человека тоже есть своя система биоэтики, по расчётам которой не он, а Горо — воплощение вселенского зла. Так кто из них прав?
Я плюхнулся на стул рядом со своим противником и устало посмотрел ему в глаза. Дракон вперил взгляд куда-то в угол. Он видел меня, чувствовал этот порыв, испытывающий нас обоих, но нарочито разглядывал что-то запредельное. Наконец он повернул голову и укусил меня взглядом.
— Не плохой денёк, не так ли? — начал я. — Всегда трудно умирать при ясном солнце.
— Кому это вы пророчите смерть?
— Может быть себе, а может быть и вам. Судьба — штука непредсказуемая. Ведь сегодня, говорят, судный день.
—Да?
Должно быть, в этот момент он пытался понять, в своём ли я уме. Сделав короткую паузу, я продолжил:
— День-то судный, только неизвестно кто кого судит. Он усмехнулся:
— Ну, судить-то, положим будем мы.
— Кто это «мы»?
— Тот, кто придумал этот спектакль.
Дракон приложился к чашке. Неужели я вызвал его на откровенность? Он ещё раз посмотрел на меня и продолжил: