Мужской день

Вся деревянная Пресня быстро разрушалась на наших глазах. На месте снесенных домов, заборов и сарайчиков лежали груды мусора. И когда мы с Колупаем шли из школы домой, мы обязательно играли здесь в пряталки, натыкаясь то на выброшенную кровать с ржавыми пружинами, то на матрац, то на газовую плиту, то на дохлую кошку... Однажды мы с Колупаем нашли там почти мертвого дяденьку, который лежал синий и замерзший, но когда мы стали его трогать палкой, он обиделся и полез на нас с кулаками. Мама ужасно боялась моих рассказов об этих занимательных находках, она вообще вся дрожала, когда ходила мимо пресненских пустырей – и я постепенно прекратил все эти рассказы.

– Понимаешь, – шептала мама ночью папе, – он там может куда-нибудь попасть, в какую-нибудь, я не знаю, яму, там ходит столько всяких людей, какие-то нищие, чего-то ищут, я прямо не знаю... Я боюсь – вдруг что-нибудь случится.

– Не бойся, – коротко отвечал папа на всю эту мамину тираду и мгновенно засыпал.

Все это я слышал из своей комнаты, поскольку уши у меня были как локаторы.

* * *

Честно говоря, была еще причина, по которой я почти никогда сюда не ходил, в этот чужой двор. Дело в том, что Вовик и Демочка часто пугали нас с Колупаем рассказами о пытках.

Пытки, по их мнению, происходили в старом двухэтажном полуразваленном доме, который когда-то принадлежал купцу Безумнову. Естественно, в доме раньше были всякие разные клады с серебряными и золотыми монетами, которые правда уже все давно нашли; находили также и скелеты замурованных в стену подвала еще до революции людей, поскольку сам-то купец был маньяком, и с него, собственно, и началась печальная традиция пыток в этом доме.

– И вот, – говорил Вовик скучным голосом, – идешь себе вечером часиков в девять, а уже темно так, прям не знаю, почему так темно...

– Ну да, – подхватывал Демочка, – прям даже удивление какое-то охватывает: вчера, на фиг, было еще светло в это время, а тут хоть глаз выколи...

– И вот иду, на фиг, ничего не видно, – продолжал Вовик скучным голосом, – вдруг вижу, какие-то парни выходят из дома, ну из безумновского. Ну из этого, вот про который я говорю...

– Ну давай рассказывай, что ты заладил – из этого дома, из этого дома! – не выдерживал Колупай и начинал ходить.

– Ты не ходи, на фиг, ты слушай... И вот выходят парни из этого дома, я раз в сторонку, а в руках у них такая сумочка... Да...

– Что «да»? Что «да»? – кричал Колупай, весь белый от нехороших предчувствий.

– Ну что... Потом наутро находят там мужика... всего исполосованного.

– Чего? – глотал ртом воздух Колупай и начинал хвататься за сердце и за голову одновременно. – Чего исполосо...

– Исполосованного! Пытки, на фиг, в этом доме происходят все время! – подытоживал Вовик важно и говорил тихо и скучно: – Ну что, Демочка, пойдем?

– Пойдем, Вовик...

И они уходили, нарочно оставив нас в жутком беспросветном недоумении.

Я не верил их рассказам, а Колупаев с его диким воображением верил.

– Все-таки я не понимаю, как же вы там живете? – удивлялся он.

– Привыкли, – пожимал плечами Демочка.

– Привыкли, на фиг... – подтверждал Вовик.

Вовик, помимо всего прочего, подводил под истории о пытках строгую научную базу.

– Ну почему, на фиг, этот дом по-твоему не сносят? – горячился он. – Ну его давно бы снесли. Его уже пять лет как поставили на снос. Всех выселили на фиг. А он все стоит. Стоит и стоит...

– Ну и что? – не понимал я.

– А то! Его эти не дают сносить... Они его держат для пыток.

– Какие эти?

– А то ты сам не знаешь! – удивлялся Демочка. – Какие-какие... С белыми глазами!

– Пошел ты знаешь куда... – не выдерживал такого наглого вранья Колупай. – Сам ты с белыми глазами.

– Я-то пойду... Я пойду... – скучным и нехорошим голосом говорил Вовик, а Демочка смотрел на него, неотрывно выпучившись, как умел смотреть в нашем дворе только он, – только и ты сходи. Вот часиков девять-десять когда настанет, ты приходи, спрячься там и жди...

– И приду! – орал Колупай.

– И приходи, – спокойно соглашался Вовик.

Так они могли разговаривать довольно долго. Вовик, кстати, в отличие от Демочки, был человеком плотного телосложения, поэтому их научные с Колупаевым споры довольно

часто приводили к черт знает каким сложным последствиям и непростым выводам.

– А кровь, знаешь, она какая? – загадочно говорил Демочка.

– Ну какая?

– Она густеет быстро! И вот такие бурые сгустки остаются. И они потом ни фига не проходят. Хоть ты воду лей, хоть что. Вот можешь сходить туда и посмотреть...

– Сам сходи, – мрачно говорил Колупай, и было видно, что он готов физически больно ударить (как он сам говорил) хилого Демочку за одно лишь предложение лично убедиться в существовании сгустков.

– Я не могу, – печально отвечал Демочка. – Я, как увижу, сразу в обморок падаю. У меня вестибулярная система слабая.

– Кстати, кровь – она сама другую кровь тянет, – важно добавлял Вовочка. – Вот честно.

– Да пошли вы! – все-таки окончательно не выдерживал Колупаев.