Мужской день

И они шли. Большой Вовик и маленький Демочка. Еще издали было видно, что друг без друга они не смогут прожить и дня. Иногда мне казалось, что между Вовиком и Демочкой существует какая-то электрическая связь, только без проводов. По воздуху. Вот Вовик что-то рассказывает, возможно, даже какую-нибудь ерунду, какой-нибудь анекдот, а Демочка тотчас начинает дергаться, вихляться, изображая лицом то, что рассказывает Вовик. Отключи одного, и тут же выключится другой.

Единственным человеком, который не поддавался на рассказы о пытках, был хромой Женька. Он задавал Вовику и Демочке совершенно дурацкие вопросы.

– А почему тогда их милиция не окружает? – наивно спрашивал он. – Давно бы взяла и окружила!

– Ну ты что, дурак! – выходил из себя Вовик. – Они ночью пытают! У них банда...

– Ну и что? – продолжал тупо удивляться Женька. – Все равно. Есть собаки розыскные. У нас вон Мосгаза поймали, он сколько людей угрохал, а его все равно...

Тут надо заметить, что уже тогда (как и сейчас) Москва была полна слухами об убийцах-маньяках, человеках в красной куртке, в синей куртке, в черной куртке и в других куртках, которые приходят из темноты, чтобы навсегда забрать с собой несчастную жертву. Пошли все эти истории после поимки первого знаменитого маньяка – так называемого Мосгаза, который под видом проверки газовых труб заходил в квартиры доверчивых женщин.

Демочка и так и этак пытался намекать Хромому, что все тут не так просто с этими пытками, что Мосгаз по сравнению с ними – это просто квартирный пень, в то время как тут речь идет о совсем других материях. Но Хромой упирался, не понимал, и Демочке (или Вовику) приходилось, наконец, договаривать до конца:

– Да ты что, не понимаешь, что ли? Это же упыри! Это же, на фиг, не простые садисты! Их милиция поймать не может!

– Ах, упыри! – вежливо улыбался Хромой. – Так бы сразу и сказали. Я-то думал.

– Ну чего ты ржешь? Чего ты ржешь? – кричал Вовик. – Вот поймают они тебя, тогда посмеешься. Они же как люди! С именем, с фамилией. Живут, работают. У них дети есть. А ночью находят пьяного, отводят туда и пытают. Понял?

– Упырей нет, – трезво отвечал Женька и смотрел немигающе.

И хотя эти его слова всегда казались мне чрезвычайно убедительными, я понемногу стал всматриваться в прохожих, в их лица, в цвет кожи, в очертания глаз и рук... Почему-то больше всего меня пугало, что пыточник-упырь может оказаться обыкновенным человеком, с такой же кожей, как у меня, в обычном костюме, с носовым платком и перочинным ножиком. Мысль о ножике совершенно выводила из равновесия, я стал вскрикивать по ночам, и мама, узнав причину, крепко поговорила с Вовиком и Демочкой, после чего они от нас отстали, но привычка не ходить в их двор закрепилась намертво. Можно сказать – навсегда.

* * *

Узкий и длинный чужой двор упирался в яблоневый сад, куда в прежние годы, как рассказывали Вовик с Демочкой, вся округа «лазила за яблоками». Дом в саду, как и безумновский, пару лет стоял под снос, но потом там сделали общежитие маляров-штукатуров.

Сейчас мы с Колупаем сидели как раз возле забора, тщетно пытаясь разглядеть, нет ли дыры в этой фигурной ограде, не бегает ли за забором собака и не дадут ли по шее маляры-штукатуры, если мы через нее все-таки перелезем.

– Давай не перелезать? – тихо предложил я.

Колупаев помолчал и сурово потряс головой, словно бы говоря без звука о том, что раз мы взяли на себя такие обязательства – надо их выполнять.

Надо чего-то ждать и к чему-то готовиться.

Но поворачивать за угол Колупаев, видимо, как и я, не решался. Вдоволь наизучавшись здешних чужих луж, чужих голубятен и чужих заборов, а также неуютных подъездов с дурацкими козырьками, я все-таки решился посмотреть на страшный дом пыток, которым нас с Колупаевым так долго и успешно пугали.

И вот что я увидел.

Вид у дома был под стать всему двору – мрачный. Крыша провалена. В окнах видны рухнувшие балки перекрытия. Черные, как и положено, бревна криво смотрели из углов. Не дом, а просто какая-то камера пыток...

И вдруг... И вдруг на втором этаже, в дырке, которая когда-то была окном, я заметил странное шевеление. Холодная дрожь пробежала по моему вмиг ослабевшему телу. Уговаривая сам себя не бояться, поскольку еще светло и нас с другой стороны не видно, ведь мы с Колупаевым засели в каких-то кустах, окруженные вдобавок зарослями крапивы, я тихо и почти не дыша поднял глаза...

Каково же было мое удивление, когда в этой самой дырке, которая когда-то была окном второго этажа, я обнаружил две головы. Одна из них была головой Вовика, а другая Демочки.

«Может, им головы отрезали?» – подумал я и тут же отогнал от себя эту дикую мысль, поскольку головы довольно живо шевелились и поворачивались.

Я внимательно посмотрел на Колупаева. Он, оказывается, тоже смотрел в ту сторону. Глаза у него блестели. Рот был открыт. Колупаева била дрожь восторга.

Когда я это заметил, меня тоже стала бить дрожь восторга.

– Эй вы! – заорал я Вовиковой и Демочкиной головам. – Вы что там, кровь пьете? В кишках ковыряетесь?

Головы исчезли и больше не появлялись.