Музруков

В те критические дни еще раз проявился характер этого мужественного человека, привыкшего в первую очередь думать не о себе, а о деле, которое ему поручено. Характер Бориса Глебовича ковался в трудные предвоенные годы индустриализации страны, в тяжелейший период Великой Отечественной войны, в годы восстановления и развития народного хозяйства. Он всегда трудился на важнейших участках. В годы войны возглавлял производство на крупнейшем заводе Уралмаш. Его самоотверженный труд был отмечен в те годы Звездой Героя Социалистического Труда. Уралмашевцы мне рассказывали, что уже в 1944 году Борис Глебович готовил завод к переходу на мирные рельсы и осуществил затем его в сжатые сроки.

29 ноября 1947 года было принято постановление правительства СССР: “Придавая особо важное значение делу обеспечения скорейшего окончания строительства и подготовки к пуску и эксплуатации комбината № 817, Совмин постановляет: назначить т. Музрукова Б. Г. директором комбината № 817 ПТУ при Совмине, освободив его от работы директором УЗТМ”. Заместителем директора и научным руководителем комбината в этот период был назначен академик И. В. Курчатов, а заместителем директора по металлургии — Е. П. Славский, до этого возглавлявший комбинат № 817. Комбинат № 817 (сегодня он называется “Маяк”) был первым плутониевым предприятием в стране, и от его успешной работы зависели сроки создания атомной бомбы.

Уже в октябре 1949 года, учитывая исключительные заслуги перед Родиной в деле решения проблемы использования атомной энергии, Борис Глебович — Герой Социалистического Труда — был представлен к награждению второй золотой медалью “Серп и Молот”. Затем в течение 19 лет (с 1955 года) Борис Глебович был директором крупнейшего научно-технического центра страны в области ядерного оружия — ВНИИЭФ. В эти годы в институте широко разворачивались работы по созданию водородного оружия после успешного испытания первой отечественной двухступенчатой водородной бомбы РДС-37 в 1955 году.

В 1957 году министром атомной отрасли стал Е. П. Славский. Проблемы в руководстве института осложнились еще и непростыми взаимоотношениями между этими двумя уникальными и легендарными личностями. Вообще-то Ефим Павлович и так не очень жаловал ядерно-оружейные объекты в отличие от предприятий горнорудной (урановой) промышленности, где он бывал ежегодно. На моей памяти Ефим Павлович во ВНИИЭФ приезжал лишь дважды: в 1964 и в 1973 году.

При обсуждении программы испытаний в 1964 году, когда А. И. Веретенников поставил вопрос о приборном оснащении испытательной базы, Ефим Павлович в свойственной ему полушутливой манере свел всю проблему к опыту Гражданской войны, когда конники передавали информацию жестами, располагаясь на возвышенных местах. В те годы фактически затормозилось и развитие объекта. И только обращение руководства института к первому секретарю Горьковского обкома КПСС, а через него — и к Брежневу изменило ситуацию.

Нужно отметить, что летом 1973 года, когда Е. П. Славский вместе с Д. Ф. Устиновым посетили ВНИИЭФ, он все же нашел возможность сказать теплые слова о Борисе Глебовиче на заключительном совещании, вспомнив его работу на комбинате “Маяк”.

Борис Глебович оперативно реагировал на предложения ученых, уделял огромное значение развитию вычислительной базы в институте, и не только для научных исследований, но и для решения экономических задач. Он активно поддержал работы по взрывному обжатию малых масс термоядерных смесей, созданию ускорителей импульсных реакторов, лабораторно-испытательной базы по ядерным зарядам и боеприпасам. Ни одно серьезное дело не проходило на объекте без его участия. Тесное сотрудничество и взаимодействие Д. А. Фишмана, Е. Г. Шелатоня и Б. Г. Музрукова помогли преодолеть трудности, встретившиеся при освоении производства нового класса газовых реакторов. Я уже не говорю о колоссальной нагрузке, связанной с серией воздушных ядерных испытаний в 1961–1962 годах и с переходом затем на подземные взрывы.

Уважительное отношение Бориса Глебовича к ученым, специалистам, рабочим проявлялось во всем. Видно было, как преображалось его лицо, на нем появлялась улыбка, глаза излучали тепло при встречах с В. А. Цукерманом или А. И. Павловским, Г. А. Сосниным или С. Б. Кормером, другими учеными. “Товарищ профессор!” — в полушутливой форме мог обратиться Борис Глебович к ним по тому или иному вопросу. Таким же уважительным было и отношение работников института к Борису Глебовичу.

В целом за годы работы Бориса Глебовича в институте сформировалось высококвалифицированное руководящее ядро, включающее многие яркие личности, что и обеспечило успех делу.

В сложные моменты Борис Глебович никогда не кричал, тем более нельзя было от него услышать нецензурной брани, но если провалено задание, не выполнено обещание, человек мог в полной мере ощутить силу его гнева. Тогда глаза его приобретали стальной оттенок, вид становился суров и грозен, тем более если Борис Глебович был еще и в генеральской форме, и только от этого вида, мне кажется, человеку делалось очень не по себе.