Музы дождливого парка

Вопросы, вопросы... Как же она могла прожить столько лет под одной крышей с человеком и не задуматься о том, какие тайны хранит его прошлое?! Она жила как зачарованная, жила и ничего не замечала.

У Наты скопилось много драгоценностей, Савва никогда не был скрягой. Бриллиантового гарнитура хватило, чтобы узнать о его прошлом, если не все, то многое. Биография Саввы Стрельникова начиналась с двадцать пятого года, а все, что случилось до того, было покрыто пологом тайны, сорвать который не вышло за очень большие деньги. Наверное, Эрато и Эвтерпа так и останутся для Наты незнакомками, но вот остальные музы обрели, наконец, плоть и кровь.

Они умерли! Все, кроме Лалы. Самоубийство, несчастный случай, неведомая болезнь... Отслужившая свой век муза умирала, а ее место почти сразу же занимала новая. И статуи... Со статуями было совсем непонятно. Если посмотреть по датам, выходило, что Савва заканчивал статую всего за несколько дней до того, как умирал прототип. Роковое совпадение или нечто большее?

А Лала? Так ли очевидно и однозначно то, что с ней случилось? Молодой любовник, безумная страсть побег в Ленинград... Лала была не из тех, кто променяет материальное благополучие на любовь. И человек, тот, который взялся выполнить для Наты деликатное поручение, не нашел никаких следов Лалы Георгиане, зато отыскал ее любовника, уже изрядно постаревшего и пообтрепавшегося жиголо. Он смутно помнил Лалу, зато хорошо помнил деньги, которые заплатил ему один очень известный художник. Нате не нужно был слышать имя этого художника, она уже все поняла...

А потом через окно павильона Ната увидела статую, и все стало на свои места. Незавершенная, но уже с узнаваемыми чертами Урания внимательно смотрела на Нату поверх плеча увлеченного работой Саввы. Вот тогда она и испугалась по-настоящему, так испугалась, что рассказала обо всех подозрениях Акиму. Первый муж слушал молча, и по его закаменевшему лицу было непонятно, верит он ей или нет.

Поверил. Потому что, как только Ната замолчала, сказал просто и веско:

— Я убью эту сволочь, Наталья.

— Нет! — Она вцепилась в рукав его куртки, с мольбой заглянула в глаза.

— Если не умрет он, умрешь ты. Я не знаю, как он это делает, но я видел статуи. Они особенные, они не совсем мертвые. Понимаешь меня, Наталья?

Она понимала. Она сама это чувствовала. Злой гений Савва Стрельников научился превращать живое в мертвое и наоборот...

— Не вмешивайся, Аким, — сказала она твердо. — Я все решу сама.

Ната нашла яд в шкафчике рабочего стола Саввы. Пузырек, тщательно завернутый в кусок холстины, не был подписан, но она почти не сомневалась, что внутри.

Бродячему коту, старому и больному, с виднеющимися сквозь проплешины гниющими ранами, хватило всего нескольких разведенных в молоке капель. Он умер почти мгновенно, Нате хотелось думать, что без мучений. Теперь она знала наверняка. Теперь у нее появился план…

Рука не дрожала, когда она выливала содержимое пузырька в чашку с чаем. Такой, как Савва Стрельников, не имеет права на жизнь. Аким прав, если не умрет Савва, умрет она. А у нее дети и внуки и двадцать лет загубленной жизни. Силы духа не хватило лишь на то, чтобы остаться и увидеть, как он будет умирать. Ната бежала из павильона, спиной чувствуя недобрый взгляд пробуждающейся Урании.

Аким нашел ее на скамейке в парке, трясущуюся в ознобе, выкуривающую одну сигарету за другой. Он понял все без слов.

— Ты сделала это, Наталья?

Она лишь кивнула в ответ.

— Где?

— В павильоне... Он ее почти доделал... Аким, она едва ли не живее меня! Ты веришь?

— Я верю. — На плечо успокаивающе легла тяжелая ладонь. — Как ты это сделала?

— Ядом. Я убила его ядом, Аким.

— А чашка? Ты забрала чашку?

— Нет. Я не могу туда вернуться. — Руки дрожали так сильно, что пришлось зажать их между коленями. — Теперь я убийца! Чем я лучше его?

— Ты лучше. — Аким погладил ее по волосам, осторожно, точно опасаясь, что она отшатнется от его ласки. — Иди в дом, Наталья. Я все улажу.

— Спасибо! — В порыве благодарности ей хотелось целовать его заскорузлые, в порезах и ссадинах руки. — Аким, я никогда не забуду.

— Я делаю это не только ради тебя, Наталья. Мне тоже есть за что его ненавидеть. Все будет хорошо, никто никогда не узнает...

Аким вошел в ее комнату спустя несколько часов.

— Я все сделал, — сказал он, останавливаясь у самой кромки белоснежного ковра, не решаясь сделать еще один шаг. — Все будет хорошо, Наталья. Никто не догадается.

— Спасибо. — Она подошла к нему сама, как в далекой молодости, прижалась щекой к груди. — Спасибо, Аким, я никогда не забуду.

— Забудь. — Он снова, как тогда, в парке, погладил ее по волосам. — Забудь, Наталья. Ничего этого не было. Теперь ты свободна.

— А ты? — Она не решалась поднять на него взгляд, боялась увидеть в его глазах просьбу, на которую вынуждена будет ответить отказом.

— А мне ничего не нужно. Мне достаточно видеть тебя и дочь, знать, что у вас все хорошо. Ты позволишь мне остаться, Наталья?

— Оставайся, Аким. — Рукавом блузки она вытерла мокрое от слез лицо. — Только, пожалуйста, сделай для меня еще одну вещь.