Музы дождливого парка

— Не вовремя, парень. Опоздал я на целую жизнь... — В незабудково-синих глазах Акима вдруг блеснули слезы. — Если бы раньше догадался, может, Наталья бы до сих пор жила. Но хоть вас, неразумных, от беды уберег. — Он болезненно поморщился, прижал натруженную ладонь к груди. — Мало времени у меня осталось, дети. Я хоть и неверующий, а умирать без исповеди не хочу. Вы уж потерпите, выслушайте старика...

Аким. Исповедь.

Как же он его ненавидел! Лютой ненавистью ненавидел, зубами готов был вцепиться в глотку и рвать, рвать... Он ненавидел Савву Стрельникова, но с не меньшей, а то и с большей силой он любил Наталью. Ради нее, ради счастья видеть дочь и внучку Аким готов был на все, даже на то, чтобы отказаться от мести.

Наталья приняла решение сама. Она всегда была смелой и решительной, гораздо более решительной, чем он. И тот грех она взяла на себя, не позволила Акиму замарать душу убийством.

Он нашел ее на скамейке в парке, потерянную, отчаявшуюся, но все равно непостижимо решительную. Ему не нужны были слова, чтобы понять, но он все равно спросил:

— Ты сделала это, Наталья?

Она не нашла сил ответить, лишь молча кивнула в ответ.

— Где?

— В павильоне... Он ее почти доделал... Аким, она едва ли не живее меня! Ты веришь?

— Я верю. — Он верил, он как никто другой знал, на что способен Савва Стрельников. — Как ты это сделала?

— Ядом. Я убила Савву его же собственным ядом, Аким.

— А чашка? Ты забрала чашку?

— Нет. Я не могу туда вернуться. Теперь я убийца! Чем я лучше его?

— Ты лучше. — Замирая от недозволенной нежности, Аким погладил ее по волосам. — Иди в дом, Наталья. Я все улажу.

Он уладил. Ради Натальи он пошел бы даже на преступление, а тут такая малость.

Савва лежал у ног статуи, жалкий с перекошенным от ужаса лицом. Что он увидел перед смертью? Какие демоны восстали из преисподней, чтобы забрать его с собой? Этого не узнать никогда, да и нужно ли?!

Аким едва удержался от того, чтобы не пнуть поверженного врага, остановился в самый последний момент, испугался, что такой недостойной местью уподобится тому, кого ненавидел все эти годы.

В павильоне было холодно, казалось, даже статуи мерзнут в этом мертвом морозном царстве. Урания, еще незавершенная, но уже узнаваемая, смотрела на Акима с укором, точно злилась из-за того, что теперь ей никогда не наполниться жизнью, не вдохнуть полной грудью, не сойти со своего постамента.

Аким поднял с пола молоток, взвесил в руке, всматриваясь в знакомые черты. Урания была божественно красива, едва ли не красивее остальных муз. После смерти Саввы Стрельникова в красоте ее больше не было угрозы, а у Акима не нашлось сил уничтожить такое чудо... Достаточно просто спрятать статую, убрать в такое место, где Наталья не увидит ее никогда. Он потерял Наталью, но Урания останется с ним до скончания дней.

Нишу в основании колонны Аким увидел, когда убирал с пола осколки разбившейся чашки. Оттуда, из зияющего провала, тянуло могильным холодом, а еще там что-то было.

Шкатулка из почерневшего от времени дерева, полная удивительных и непостижимых вещей. Вещей, наполненных жизнью и воспоминаниями. Шкатулка была дорога Савве Стрельникову, дорога до такой степени, что он хранил ее в тайнике.

Перебирая на первый взгляд совершенно бесполезные побрякушки, Аким почувствовал постороннее присутствие. Затылка коснулись холодные пальцы, в уши прокрался неразборчивый шепот. Он обернулся с такой стремительностью, что закружилась голова. Ничего необычного — мертвое царство мертвых муз. Откуда же тогда это выстуживающее душу ощущение, что статуи наблюдают за ним из-под полу прикрытых век? Показалось! Это все из-за волнения, оттого, что исполнилось, наконец, то, о чем мечталось.

Он действовал с холодной отстраненностью заправского преступника. Сначала уничтожил все следы пребывания в павильоне Натальи, убрал осколки, протер пол, прикатил в павильон садовую тележку. И только потом подошел к ожидающей своего часа Урании. Пришлось попотеть, перекладывая статую на тележку, но у него все получилось.

Со шкатулкой тоже нужно было что-то делать. Сначала Аким хотел ее сжечь, чтобы оборвать самую последнюю нить, связывавшую Савву с этим миром, но, уже разжигая костер в дальнем уголке парка, передумал. Пусть шкатулка остается. Есть в ней что-то неразгаданное, непостижимое. Возможно, изучив ее содержимое, он когда-нибудь сможет понять ненавистного Савву Стрельникова.

Шкатулка так и осталась с ним. Не проходило дня, чтобы Аким не доставал ее, не рассматривал до последней трещинки, до малейшей складочки знакомые побрякушки, до сих пор не понятые, не разгаданные.

За свою преданность он попросил у Натальи небывалого, просил и боялся, что она откажет. Натальина любовь давно отболела, облетела осенней листвой, превратилась в горстку пепла, но его собственные чувства остались сильны до сих пор. Может, даже сильнее, чем раньше. Только лишь всегда быть рядом, не мешать и, точно верный пес, являться по первому зову хозяйки. Видеть Наталью, видеть дочь и внучку. Вот и все, что ему нужно от жизни.