Музы дождливого парка

А Верочку можно понять. Крысолов, конечно, не ее типаж, но если вспомнить о фонде, то про мелкие издержки и странности можно запросто забыть. Да она ведь и не знает, кто такой Крысолов на самом деле. Никто из них не знает. Ната умела и любила интриговать. Пожалуй, интриги она любила даже больше, чем своих внуков. Она жила этим зыбким чувством опасности и неопределенности, именно она, а не Макс заразила им Марту. Когда вокруг холод и пустота, когда близкие люди близки лишь формально, жизнь выцветает, и, чтобы ее заново раскрасить, приходится совершать безумства.

Приходилось… Все, больше никаких безумств. Ната умерла, так и не простив ее, не попытавшись понять. Марта и сама себя не простила. Разве можно такое забыть, отвернуться, откреститься! Ната умерла, а Марте с этим жить до конца дней, ненавидеть себя и наказывать. Может, наследство, эти чертовы шестьдесят процентов, тоже наказание? Ната не могла не знать, как воспримут такое решение остальные ее внуки, как отнесутся они к Марте.

А ей ничего не нужно! Сколько лет она жила своим умом и своими силами, не брала у Наты ни копейки! Пусть остальные считали ее главной фавориткой, обвиняли в том, что она тянет на себя одеяло бабушкиной любви, Марта знала правду, знала, что нет больше никакой любви, события двух ночей перечеркнули всю ее жизнь. Первая ночь была темной и страшной, она разлилась в крови черным ядом, который не вытравить никогда. А вторая… что случилось второй ночью, Марта так и не поняла. Ната, и без того холодная и равнодушная, отдалилась от нее окончательно, оставила в списке наследников, но вычеркнула из другого, куда более важного списка. Наты больше нет, а она так и не поняла, так и не решилась спросить за что.

Загадки! Ната любила загадывать загадки. Иногда на них удавалось найти ответ, а иногда, вот как сейчас, разгадка пряталась за туманом неведения. Все не просто так. И ее шестьдесят процентов, и фонд для Крысолова. Это не наследство, это плата. Понять бы только за что.

Крысолов больше не смотрел в ее сторону, он внимательно слушал щебетание Верочки. Глупец! Верочку не нужно слушать, на Верочку достаточно смотреть. Она хороша особенной, просто чертовской красотой. И она была совершенно права, когда говорила, что не пропадет без наследства Наты. Пока на свете есть вот такие… крысоловы, Верочке нечего бояться. Мысль эта была колкой и неожиданно неприятной. Какое ей дело до Крысолова и Верочки?! У нее есть куда более насущные проблемы. Такие проблемы, о которых никому не расскажешь. Марта попыталась рассказать, но ее не стали слушать.

Ната умерла от остановки сердца, Макс покончил жизнь самоубийством… Злой рок… Может, и злой рок, но на душе неспокойно, а от страшных подозрений останавливается дыхание. Интересно, если бы она рассказала Крысолову то, о чем собиралась, он бы поверил?

Синие глаза в обрамлении угольных ресниц смотрели на нее очень внимательно. И даже не на нее саму, а на что-то поверх ее головы. Верочка продолжала щебетать и хихикать, но Крысолов ее больше не слушал, он словно бы прислушивался к чему-то внутри себя, и взгляд его, еще секунду назад сосредоточенный, сейчас сделался расфокусированным. По спине, перескакивая с одного позвонка на другой, пробежала волна не страха даже, а паники. Что он там видит? На что смотрит таким страшным взглядом?

Словно прочтя ее мысли — а может, и прочтя? — Крысолов встрепенулся, нацепил на нос очки с желтыми стеклами и из интересного молодого человека снова превратился во фрика.

— Что? — спросила Марта одними губами. Не смогла не спросить, так силен был пережитый ужас.

— Ничего. — Он недоуменно пожал плечами, ухмыльнулся своей кривоватой улыбкой, и Марта его почти возненавидела.

— Видишь, Марточка, ты пустое место даже для таких, как наш новый родственник. — Анастасия неспешно облизнула пурпурные губы, и Марта удивилась, что язык у нее самый обыкновенный, а не по-змеиному раздвоенный. По ядовитости Анастасия даст фору самой опасной гадюке. По ядовитости и коварству…

— А ты хороша, Настена! — Задремавший прямо за столом Эдик вдруг встрепенулся. — Одним махом семерых убивахом! И младшую сестренку уделала, и нового родственничка приложила. — Он радостно хрюкнул, спросил заговорщицким шепотом: — А может, ты и сама бы не прочь с ним… за такие-то деньжищи?!

— Урод! Семейка уродов! — Анастасия швырнула столовый нож, вскочила из-за стола. — Спать пошла! Надоели!

— Ага, давай! — Эдик прощально взмахнул салфеткой. — Тебе ж еще в Париж лететь! Или с Парижем ты теперь пролетаешь?

— Как фанера над Парижем… — пропела Верочка.

— Сволочи! — Анастасия раздраженно дернула обнаженным плечом, едва не споткнувшись об дремлющего у камина пса, выскочила из столовой.

Следом, не говоря ни слова, встал Илья. Наверное, переговоры с адвокатом не принесли желаемого результата, потому что выглядел он еще мрачнее, чем днем.

— А где «до свидания, дорогие родственники»? — поинтересовался Эдик, до самого края наливая в бокал неразбавленное виски. — Где пожелания спокойной ночи?

— Пошел к черту! — буркнул Илья и громко хлопнул дверью.