Музы светлого Дома изящной словесности (СИ)

— Понятно, — сказала Серафима, а сама подумала: «Идиотизм! Бедная Юленька! Дай ей творец сил…». — Значит, вы хотели бы попросить себе в Музы…

— Я внимательно изучил каталог, — перебил её Могусов, — и хотел бы работать над своей книгой вместе с Преподобной Фредерикой или хотя бы с Наташей.

— Что-о-о?!

Сказать, что Серафима удивилась — значит, ничего не сказать! Муза Юлия тоже была ошарашена услышанным.

— Я думаю, — парень сменил позу, — что такой талантливый автор как я должен работать с красивой и опытной Музой, а не с какими-то там… ну…

Он запнулся, подбирая подходящее слово. На Юлию было больно смотреть. Она попыталась встать.

— Я… я пойду, Серафима Андреевна. Я его к вам привела…

Серафима подскочила к Юлии, нажала на плечо, насильно усадила обратно. Ей захотелось её погладить, поцеловать в макушку, но она сдержалась.

— Посиди, пожалуйста, Юля. Мне надо с тобой потом кое-что обсудить.

Юлия промолчала. Послушно села. Чувствовалось, что она на грани отчаянья, что ей хочется скрыться в келье, остаться одной, а не выслушивать откровения коварного Могусова. «Сейчас ты уверена, — думала Серафима, — что я старая отвратительная сука, которая желает насладится твоим унижением. Всё так, девочка. Испей эту чашу до дна. Убедись, что авторы не пушистые зайчики. Среди них немало мерзавцев, особенно по отношению к нам, к Музам.».

— Почему именно с Преподобной Фредерикой? — спросила Серафима. — Как вам вообще это пришло в голову?!

А ещё она задумалась о Наташе. С этой Музой у неё были сложные отношения. Они родились одновременно, много времени провели вместе. Первыми авторами у неё и у Наташи была супружеская пара, пожилые интеллигентные люди. Они с Наташей были, можно сказать, подругами. До тех пор, пока она не задумала очаровать скульптора, который был в союзе с Серафимой. И ей это удалось.

— Но Фредерика же опытная и зрелая Муза, — попытался объяснить Могусов. — Такая мне и нужна.

— А вот Наташа… — задумчиво проговорила Серафима. — Она же работает преимущественно с женщинами. Наташа — это любовь, эротика, желание, страсть. Она редко заключает союзы с мужчинами.

— Наташа очень красивая, — возразил Могусов.

— Но, — усмехнулась Серафима, — вы сказали «хотя бы с Наташей». Вы думаете, что красивым Музам подобная фраза понравится?

— Да откуда она узнает? — отмахнулся Могусов. — Ну не так сказал, бывает. Что теперь за это, убивать?

— Наташа, — взорвалась Серафима, — это длинные, затейливые эпитеты, описания, интерьеры. Это тонкие чувства на грани осколков разбитой вазы или невзначай сказанного слова! Это блеск глаз как отражения порыва души. Это любовь и коварство! Это — фатальные случайности, разбивающие жизнь или возвращающие мечту. Вы уверены, что умеете так писать?

— Так я научусь! — воскликнул Могусов. — Она меня и научит. Хотя Фредерика мне больше нравится. Но можно и Наташу. Вы ей, главное, не говорите про моё случайное «хотя бы», и всё будет хорошо.

— Да я, может, и не скажу…

Серафима вдруг наткнулась на злой и серьёзный взгляд Юлии и поняла: Наташа узнает. Она всё обо всём узнает. «Ну и правильно! Никакого «хотя бы» Наташа не заслужила! Тем более от этого пижона!» — подумала Серафима.

— Что касается Преподобной Фредерики… — начала объяснять Серафима, но снова не выдержала. — Это вообще чушь! Творец никогда подобного не одобрит. Фредерика — это высшая лига, это почти постоянная Муза великой Очи. Вы знаете Очу?

— Оча Редькина? — уточнил Могусов. — Читал. Сыто пишет. Так свою сказку завернёт, что мозги набекрень. Уважаю! Так Фредерика с ней работает? Значит, я правильно её выбрал, она меня точно научит…

— Оча Редькина, — немного с презрением к невежеству Могусова сказала Серафима, — замечательная сказочница. Но Преподобная Фредерика состоит в союзе с иной ипостасью Очи — Оча Ровательная! Не читали?

Могусов внимательно слушал.

— Судя по тому, что цвет вашего лица не изменился — не читали, — констатировала Серафима. — А следовало бы! Фредерика — это инквизиция, средневековье, ведьмы, вампиры, тьма, блеск, дикий разврат, пытки, грязь, интриги. И одновременно Фредерика — это великая любовь, побеждающая время. Это надежда во мраке, это лопающиеся сухожилия, шлёп капли из вен врага, хрип умирающего на дыбе, но в этом же тексте, вне мрачных стен, это беззаботный и светлый мир, в котором весёлые пташки купаются в луже разлитого молока. Вы хоть что-нибудь понимаете из того, что я вам говорю?

Могусов продолжал молчать, а Серафима неожиданно увидела, что Вит смотрит на неё с восхищением. Это её успокоило. «Я сумею его вдохновить, — подумала она. — Пусть он и пишет фантастику. Капелька красоты и романтики даже ей не помешают! Были же примеры…».

— Ну и я, наверное, так тоже могу, — произнёс Могусов. — Про вампиров, про сухожилия, про птиц. Я просто не пробовал. Я у Фредерики и научусь.

Повисла пауза.

— Какая тематика ваших произведений? — устало спросила Серафима.

Парень вздрогнул.

— Математика? А она зачем? Я её ненавижу!

— Те-ма-ти-ка! Про-из-ве-дений! — громко и раздельно, тщательно выговаривая каждый звук, повторила Серафим.

Могусов растеряно молчал.