Музы светлого Дома изящной словесности (СИ)

Серафима даже задохнулась от негодования. Это было хамство. Всем известно, что у светлых Муз творческая жизнь является так же и личной. Об этом никто никогда не говорит, это подразумевается, как само собой разумеющееся. Или творец намекает, что она нарушила табу, запятнала себя, смешала личную жизнь с творческой? Да, она виновата! Она пожалела этого дурака, который оказался даже не автором, а, скорее, скульптором. Да, она уступила, сжалилась, поверила красивым словам и красивым, вроде бы как, поступкам… Но она ни о чём не жалеет! Теперь она знает, что с появлением личной жизни у Муз вырастают крылья. Конечно, их никто не видит. Но они чувствуются. Потому что вдохновение, которое отныне может подарить Серафима, стало качественно иным… Это не может быть никому не нужно!

Она хотела так и написать: «Я не отделяю личную жизнь от творческой!», но творец опередил её следующим вопросом:

«С кем вам хотелось бы устроить личную и творческую жизнь?»

«Да хоть с чёртом!» — поспешила ответить Серафима.

Потом она десять тысяч раз пожалела, что поспешила. Вердикт творца обескуражил:

Предписываю Музе Серафиме наладить личную и творческую жизнь с автором, душа которого является чёртом. В написании имён автора должен присутствовать огонь. Всё.

Это было жестоко. Авторы с душой чёрта забредали в их светлый Дом очень редко, у них обычно не было склонности к высокой литературе, у них был свой собственный литературный ширпотреб, свой тёмный Дом изящной словесности с местными тёмными Музами. Именно там такие авторы обычно и тусовались.

«Где же я возьму подходящего чёрта?» — написала растерянная Серафима.

«Жди! — ответ творца был категоричен. — А пока ты его не встретила, поработай моим заместителем по распределению Муз, Серафима Андреевна.».

«Опять ждать, — подумала Серафима. — Поменяла шило на мыло. Только теперь и надежды никакой нет… Но кто я такая, чтобы отвергать волю творца? Теперь я стала не просто Серафимой, а ещё и Андреевной. Это типа Старшая Муза, изменение в статусе, признание заслуг…».

А ещё она оглянулась и поняла, что теперь этот кабинет станет местом её вечной работы.

— Проходите, присаживайтесь, — пригласила Серафима Вита.

— Спасибо, — ответил Вит, усаживаясь.

Повисла пауза.

— Ну? — Серафима нарушила затянувшееся молчание. — Кого вы на самом деле хотите себе в Музы?

— Вас, — непреклонным голосом заявил Вит.

— Но творец будет против, — мягко произнесла Серафима. — Даже если у вас будет моё согласие…

Но заявление Вита, его упорство ей очень понравились, а тот вдруг всем телом подался к ней.

— Я не понимаю — почему, Серафима? — сказал он. — Объясните. Знаете, там, в жизни, вне нашего мира, вне Муз и литературы с людьми происходят самые разные вещи. Приятные или отвратительные. Но всегда всё можно объяснить. Я же нормальный. Я постараюсь понять. И если это действительно невозможно, то я попытаюсь принять, смириться…

У Серафимы опять, уже который раз за этот день, на глаза навернулись слёзы.

— Творец, — прошептала она, — ну как я могу ему всё объяснить?..

Творец-машина внезапно ожила, загудела. Из неё вылезла очередная бумага. Взгляды Серафимы и Вита перекрестились на напечатанном тексте.

Не надо никому ничего объяснять!

Вениамину Волкову рекомендуется не спешить с выбором Музы.

Музе Серафиме рекомендуется присмотреться к Вениамину Волкову.

— Что-о-о?!! — голос Серафимы задрожал. — Это как? Это почему?..

Внезапно она поняла, что не знает — куда деть свои руки. И ноги…

— Что значит — присмотреться? — спросил Вит.

— Этого не может быть, — обречённо сказала Серафима. — Это ошибка. Глюк!

Правая рука Серафимы машинально потянулась поправить причёску.

— Разве творец может глюкнуть? — удивился Вит.

— Да. Нет. Я не знаю. Теперь я уже ничего не знаю…

Опять повисла пауза. В голове Серафимы закрутился хаотический калейдоскоп мыслей.

— Серафима! — настойчиво повторил Вит. — Что значит: присмотреться ко мне?

— Это…

Серафима вскочила с удобного кресла и забегала по маленькому кабинету.

— Это значит…

Вит терпеливо ждал.

«Но ведь раньше, — метались мысли Серафимы, — когда был другой чёрт… У него даже огонь в именах был, Огнерубов у него был псевдоним… С ним было нельзя… А теперь, когда даже огня нет…».

— Это значит, — растерянно улыбнулась Серафима, — что ты ждёшь меня вечером около рифмобара…

— Хорошо! — обрадовался Вит и встал, собираясь уходить.

— Нет! — сказала Серафима.

«Его нельзя отпускать! Исчезнет! Я должна стать красивой! Мне нужно новое платье!» — в мыслях у Серафимы по-прежнему был полый хаос.