Музыка боли. Образ травмы в советской и восточноевропейской музыке конца XX века

Сцена с бревнами призвана изобразить или даже восстановить в реалистичном ключе личные воспоминания и историю жизни Кети. Однако музыка, сопровождающая эпизод, обрывает у слушателя любое ощущение исторической хронологии. Это происходит и за счет сочетания различных веяний в произведении, и в связи со специфической статичностью композиции, которая подрывает бесперебойное течение времени. Мы могли бы поразмыслить над тем, насколько «Tabula Rasa» в этом смысле оказывается «постмодернистским» произведением, однако более существенным представляется связь этих вопросов о времени и осмысления травмы. В определенной мере то, как в «Silentium» обыгрывается время, побуждает нас обратить внимание на последствия переживаний для личных обстоятельств и психологии героинь. В контексте «Покаяния» «Silentium» показывает травму именно как «недуг времени». В сцене с бревнами время замирает. Кети на протяжении всего фильма – и всей жизни – вынуждена возвращаться к воспоминаниям о том времени, когда она потеряла обоих родителей. Как мы уже упоминали, в кинокартине стирается граница между прошлым и настоящим, которые переплетены через все анахронизмы фильма. Сцену с бревнами, в частности, можно интерпретировать двояко. Если все события фильма разыгрываются исключительно в сознании Кети, то воспоминание об утраченном отце потрясает ее со всей силой, пока героиня, не покидая собственную квартиру, где мы ее находим в самом начале кинокартины, осмысляет значение смерти Варлама. Если же судилище, устраиваемое над Кети в связи с выкапыванием тела Варлама, в самом деле состоялось, то сцена с бревнами – глубоко травматическое переживание – возникает как публичное воззвание, с которым героиня обращается к общественности, требуя, чтобы та признала страдания, понесенные из-за Варлама, и тем самым трансформировала личные чувства в коллективную память. То, как течение исторического времени обыгрывается в «Silentium», побуждает обратить внимание, что сцена с бревнами – одновременно и прошлое, и настоящее, и в действительности произошедший эпизод истории, и воспоминание о нем.

С учетом того как разворачиваются показания Кети в суде, можно предположить, что ее исповедь – а вместе с ней и «Покаяние» в целом – выступает как реинтерпретация травматического прошлого в настоящем времени. Это один из аспектов, которые Рон Айерман относит к культурной травме⁹¹. Фильм Абуладзе выступает публичной платформой для того, чтобы зрители признали прошлое, осмыслили его значение и дали трактовку. В этом смысле наши коллективные представления о самих себе зачастую завязаны на том, что в подобных эстетических произведениях прошлое и настоящее сливаются воедино. Мы рассматриваем историю с позиций сегодняшнего дня. Как отмечают Айерман и другие исследователи, культурные травмы постоянно претерпевают переосмысление. Коннотации прошлого меняются в зависимости от того, что беспокоит нас сейчас. Здесь прослеживается мысль Ольтьенбрунс о людях, которые после некой утраты в детстве на разных этапах жизни переформатируют отношение к ней и вновь переживают травму. В сцене с бревнами Абуладзе формирует пространство для увековечивания памяти и оплакивания жертв сталинизма. И тем самым режиссер совмещает прошлое с настоящим. А эмоциональный заряд, который содержится в «Silentium», задает направление интерпретации в кинокартине событий прошлого. Наслаивание исторических пластов в композиции состыкуется с тем, как в фильме прошлое и настоящее накладываются друг на друга.