Музыка для мужика. История группы «Ленинград»

Поздней осенью двухтысячного года для всех, кто имел неосторожность принять ансамбль под руководством Сергея Шнурова близко к сердцу, настали окаянные дни. В ту пору «Ленинград» находился в самом бесстыдном, изнаночном расцвете, точнее сказать, разгаре. Каждый концерт игрался как последний, даже если таких концертов было по три в день. Из Москвы группа не вылезала. Альбом «Дачники» заполонил собой все. Его слушали с каким-то самозабвенным остервенением. Если «Мат без электричества» все же воспринимали с некоторой долей удивления, а порой даже известного неверия собственным ушам, то «Дачников» жутко, жадно жрали — как незаслуженный, но долгожданный паек. С выходом «Дачников» стало окончательно ясно — то, что еще пол года назад можно было списать на внезапное воспаление какого-нибудь специфически восприимчивого нерва, перешло в хроническое заболевание всего организма. У меня сейчас такое чувство, что в ту зиму я не слушал вообще никакой музыки, кроме альбома «Дачники», — это при том, что в мои непосредственные обязанности входило более или менее регулярное рецензирование пластинок. (На «Дачников» мною тоже был сочинен пространный отзыв под названием «Летите, грусти и печали, к ебени матери в пизду!». Впрочем, в опубликовавшей его газете «Ведомости» заголовок был слегка купирован.)

Той зимой пили сильно, но как-то отрадно. Алкоголь сопутствовал «Ленинграду» на правах околоплодной жидкости — в некоторый момент стало неясно, что, собственно говоря, первично: желание открыть бутылку или желание поставить кассету, где тут причина, где следствие. Ни одна пьянка не обходилась без прослушивания «Дачников», ни одно прослушивание «Дачников» не обходилось… ну понятно. Все мы, ровесники Шнура и по вполне естественному совместительству его адепты, словно бы учредили себе дополнительный год молодости — подобно тому, как весь окружающий мир зачем-то вторично пустился праздновать миллениум. Повторная и притворная молодость всегда протекает острее положенной. Перевод стрелок с 2000-го на 2001-й тоже был веселее прошлогоднего — если в торжественном преддверии смены девяток на нули еще сохранялись пресные надежды на апокалипсис (проблема 2000 и все такое), то в повторном праздновании не оставалось уже ровным счетом ничего помимо безудержного скотства.

При всей апологии пьянства и блядства «Ленинград» едва ли искалечил кому-нибудь жизнь или свел с ума (хотя в отечестве всегда были группы, вполне способные на такое). В этой музыке была искренняя агрессия, но без подлинного злонравия. Это, кстати, хорошо чувствовали женщины — рык, брань и азарт «Ленинграда» их скорее забавляли (не смущал даже мизогинический выпад «Побрей пизду»). Это было одним из достоинств «Ленинграда» — он не затягивал в так называемые «бездны», не шел наперекор, не играл в постороннего. «Ленинград» был прост, как мычание, зато обходился без поверхностных трюков по глубинным поводам. Каждое утро я вставлял в плеер кассету с аляповатой надписью «Дачники» (точнее говоря, она оставалась там с вечера) и шел на работу. Мне сейчас сложно судить о качестве той работы, но все-таки я на нее ежедневно являлся. Если начать утро, например, с Северного с его плывущим расхолаживающим звуком, то день скорее всего окажется потерян для общества. «Ленинград» же не был деструктивен, он не создавал неразрешимых противоречий с реальностью. Невинное, в сущности, развлечение, поданное в форме абсолютного, нечеловеческого экстаза, — вот, чем он являлся на самом-то деле. Ничего подобного здесь раньше не было. Пресловутый русский рок принадлежал к тому сорту музыки, которая почему-то всегда норовит явиться на помощь в трудную минуту. Но вот чтобы прийти на помощь в легкую минуту — этой идеи здесь доселе не возникало. Собственно, весь смысл русского рока был еще в начале девяностых невзначай, но с потрохами сдан Федором Чистяковым. Чистяков прекрасно проговорился в программной песне «Этот руский рок-н-ролл»: «Будем КАК БЫ веселиться». Вот именно. Веселье имело право на существование только в форме истерики. Чистякову туманно вторил «АукцЫон»: «Может, ты заметил — у меня веселье?» На этом маниакально-депрессивном фоне «Ленинград» явил окончательную беспричинную раскавыченную радость. Шнур на пластинках орал, стонал, ахал, визжал, порой даже включал дурачка, который ищет глупее себя, однако он никогда не истерил. Разумеется, будучи русским пьющим человеком с растроенной гитарой в руках, он тоже иногда вскрывал разнообразную подноготную. Но он придумал, что это подноготная должна быть смешной.