На ней было великолепное черное пальто, позаботилась она и о прическе, пригласив парикмахера домой накануне похорон. Она должна на фоне всех выглядеть безупречно. Морин не считала это тщеславием. Она считала, что выполняет последнюю волю матери: Софи Бэрри отошла в мир иной, провожаемая своей великолепной и преданной дочерью Морин, успешной деловой женщиной, известной в Дублине.
Мать одобрила бы напитки и бутерброды, которые подавали в гостиной, и то, как держалась Морин: бледная, но спокойная, представляя одних гостей и благодаря других, не забывая принимать письма, открытки и телеграммы со словами сочувствия.
Она кивала в знак согласия всем, кто говорил ей, что ее мать была прекрасной женщиной, потому что это была правда. Она соглашалась с теми, кто как бы с удовлетворением замечал, что ее мать не страдала, хотя, конечно, в шестьдесят восемь умирать еще рано, она улыбалась, когда слышала от гостей, что ее мать гордилась ею:
— Она так много рассказывала о тебе.
— Она записывала твои достижения в специальный блокнот.
— Она говорила, что ты для нее больше чем дочь, ты ее друг.
Добрые слова, мягкие прикосновения, сочувственные улыбки. Все именно так, как хотела бы мама. Никто не напился и не устроил сцены, и все шептались, что маме понравилась бы вся церемония. Несколько раз Морин ловила себя на мысли, что после всего этого она должна побеседовать с мамой.
Люди говорили, что они были очень близки. Мало было таких матерей, как Софи Бэрри, и мало таких дочерей, как Морин.
Возможно, всему причиной являлось то, что Софи была вдовой и Морин росла без отца. Возможно, потому, что они были похожи и люди часто приписывали этой схожести куда больше, чем было на самом деле. Софи поседела только в пятьдесят лет, но это была благородная седина, и волосы ее блестели так же, как в молодости. Она всю жизнь носила двенадцатый размер и говорила, что скорее умрет, чем наденет старушечью одежду, похожую на плащ-палатку, в которую облачались многие ее ровесницы. Привлекательная и ухоженная Софи обладала непростым характером, что отмечали многие из ее знакомых.
Будь Софи жива, она бы обязательно согласилась с тем, что все сделано правильно: дом приведен в порядок, карточки с приглашениями с черной рамкой и простой молитвой, которую можно послать и друзьям-протестантам. Никаких фотографий, ничего вульгарного. Мама говорила, что так делают для служанок. Морин не смела спорить.
Друзья предлагали помочь ей разобрать вещи, они считали, что это может расстроить ее, всегда проще, когда посторонний помогает. Все можно разложить по кучкам без лишних эмоций. Но Морин лишь благодарила и улыбалась, отвечая, что сделает это сама. Она не хотела копаться в вещах, но мама бы никогда не пустила постороннего.
Отец Херли, который знал их много лет, предложил свою помощь. Маме он всегда нравился, она говорила, что он был находкой для церкви — он хорошо говорил, знал всех — от мамы это была наивысшая похвала. Но все же мама не позволила бы ему копаться в своих бумагах. Он мог бы отслужить скромную панихиду, но вмешиваться в личные дела — никогда. Это Морин сделает сама.
Уолтер, конечно, тоже захочет помочь, но это даже не обсуждалось. Уолтера держали на расстоянии вытянутой руки в течение всей церемонии. Морин не намеревалась выходить за него замуж или рассчитывать на его заботу. Зачем тогда ему изображать из себя ее верного помощника на протяжении всех похорон? Это неверно истолкуют ее приятели, подруги ее матери, люди, которым не о чем больше говорить, поэтому они пускаются обсуждать детей своих друзей. Морин была не замужем в свои сорок шесть и уже этим давала им достаточно повода для сплетен.
Добрый, милый Уолтер устраивал ее, потому что он тоже был холостяк, работал в коллегии адвокатов и происходил из хорошей семьи. Морин знала, что если бы захотела, то могла бы выйти замуж за Уолтера, хотя он ее не любил, да и она не чувствовала ничего, даже отдаленно напоминающего любовь. Но Уолтер относился к тем мужчинам, кто в этом возрасте и не ждет любви. В молодости, возможно, у него насчитывалось два-три романа. А сейчас это был очень занятой человек, успевавший, однако, вести бурную светскую жизнь. Но женщинам всегда нравилось иметь мужчину на всякий случай.
Мама симпатизировала Уолтеру, но она была слишком умна, чтобы подталкивать Морин к нему. И мама бы никогда не стала говорить, что замужество уберегает от одинокой старости. Стоило только посмотреть на нее в последние годы. Ее жизнь была полна и без мужчины.
Как только Морин заявила, что не рассчитывает на Уолтера как на спутника жизни, мама не стала давить на нее. Никогда не шло речи о том, чтобы пригласить Уолтера сыграть в бридж, сходить в театр или съездить на ипподром.
Уолтер был добрым, вежливым, а после нескольких стаканчиков чего-нибудь покрепче даже чувствительным. Иногда он рассказывал об одиноких маршрутах, о карьере, ради которой можно пожертвовать всем. Но Морин смеялась над ним и говорила, что не видит, чем они пожертвовали. У них были милые квартиры, хорошие машины, веселые друзья и свобода выбора.